Абдулле Шафиеву довелось пережить падение АДР, ужасную ссылку на Соловецкие острова в 1920-х годах, несколько голодовок, годы вдали от родного Азербайджана. В 1969 году, незадолго до смерти, он написал воспоминания. Шафиев писал, когда страх репрессий еще не окончательно прошел.
В воспоминаниях упоминается, что Шафиев родился в Баку в 1897 году. Его отец, Гаджи Шафи, был состоятельным человеком. Первое образование Абдулла получил в религиозной школе — моллахане (начальное духовное обучение). В дальнейшем он проходил обучение в 5-Бакинской гимназии, после окончания, которой преподавал в начальной школе «Нашри-Муариф» в селе Сураханы.
Революционные события, произошедшие в России, создали условия для возрождения идеи независимости в сознании азербайджанской буржуазии и интеллигенции. Это было началом консолидации народа, но беспомощность мусульманского населения во время армянских погромов марта 1918 года стала ключевым фактором в этом процессе.
Идеи национальной независимости в 1919 году привели Шафиева сначала в Гянджинское военное училище, а далее служба во 2-м Бакинском пехотном полку прапорщиком в должности командира роты Азербайджанской Армии. Пройдет время, национальных офицерских кадров, таких как Абдулла Шафиев, депортируют в трудовые лагеря или расстреляют.
Отстаивая территориальную целостность и независимость АДР, Шафиев до конца остался верен своему долгу, принимал активное участие во всех боевых сражениях. Свой боевой путь, начатый в Мугане, он прошел через Аскеран, Шушу, Карабах.
Шафиев упоминал случай во время Лянкаранского военного похода и писал, что после отречения Николая II молоканская община, проживающая в Лянкаранском районе, не признала Азербайджанское государство. Поэтому в Лянкаран направили 5-й Бакинский полк, воинские части ВМФ. Во время этого марша жители молоканских деревень добровольно сдали оружие, не было ни одной жертвы среди мирных жителей. Лишь в одном случае за мародерство приказом генерала Салимова был расстрелян солдат азербайджанской армии. Этот эпизод в воспоминаниях подтверждается архивными документами, где упоминается солдат 3-го Шекинского кавалерийского полка, приговоренный полевым судом к смертной казни за совершение деяния, порочащие честь солдата.
В воспоминаниях Шафиев кратко давал оценку ситуации, доблести солдат, офицеров, генералов Национальной армии, которая смогла в короткий срок обрести боевой опыт и умение воевать. И это при том, что в Имперскую армию мусульманское население не призывалось. Говоря об армии АДР, он до конца своей жизни уважительно отзывался о генерале Салимове, как о способном офицере, в прошлом капитане российской армии, патриоте, и, пожалуй, единственном генерале, сумевшем завоевать доверие простых солдат.
В то же время он, описывая тяжелое положение на фронтах критически, с позиции младшего офицерства винил во всех бедах ряд старших офицеров и генералов, оставивших на произвол судьбы рядовых солдат. Под натиском наступающей Красной армии разрозненные части национальной армии с боями переходили на территорию Ирана, с надеждой поддержки для дальнейшей борьбы. Но, здесь недружелюбные «иранцы», избегая боевых стычек, преследуют их, запрещают продажу продуктов, предлагают участвовать в межплеменных разбоях. Разочарование в мусульманских братьях наступило быстро, солдаты и офицеры группами расходились в разные стороны. Сорокатысячная армия АДР в короткий срок распалась. Абдулла Шафиев с группой товарищей вернулся на родину.
В советское время Шафиева сначала назначили командиром взвода в гарнизонной дивизии XI армии. Вскоре после этого его приняли в состав национального полка Чрезвычайной комиссии, занимал должность заместителя начальника в школе милиции (позднее — Полицейская Академия), но и здесь он не остался надолго, его снова арестовали. С начавшейся русификацией национальные кадры поэтапно устранялись из состава органов безопасности и армейских частей. Вышедший на свободу после одиннадцати месяцев заключения, он понимает, что карьера военного для него закончилась. В течение следующих двух лет он работал корректором, переводчиком и на других должностях в различных советских организациях.
В 1926 году Шафиева объявили врагом советской власти и арестовали. Советское правительство, еще не имевшее в то время большого опыта в области репрессий, проводило эксперименты и первыми жертвами этих экспериментов стали активные члены партии «Мусават».
Машина репрессий тогда была запущена на островах Белого моря, где были разрушены судьбы сотни тысяч людей. Но среди осужденных были и такие как Шафиев, которые не погибли. Первый лагерь — для политически неблагонадежных лиц. Долгий и трудный путь, Бутырская тюрьма, город Кемь, Белое море. Тысячи заключенных отправляли на Соловецкие острова на тяжелую работу. Почти круглогодичная зима, постоянный голод, неизлечимые болезни, многочасовой рабский труд.
Все это в конечном итоге привело к протестам — азербайджанские узники начали акцию протеста и голодовки. Первая политическая акция голодовки, начатая мусаватистами в феврале 1921 года, судя по воспоминаниям Шафиева, оказалась успешной. Заключенные хотя и временно, получили права, условия содержания несколько улучшились, но ненадолго. Репрессивный механизм лагерей не мог допустить нарушение общего режима и системы управления.
Шафиев до конца своего пребывания в Соловках являлся участником трек акций политической голодовки. В одном случае Шафиев вспоминал как его и других заключенных насильно вывезли не далекие острова, в Саватьев монастырь, и содержали в 120-ступенчатом храме Голгофы, в холодном бараке. 16-дневная голодовка завершилась успешно — власти были вынуждены освободить заключенных от каторжных работ и предоставить им политический статус. Заключенные провели месяц в больнице после голодовки. Затем, в знак солидарности с новоприбывшими из Азербайджана заключенными, вновь начали голодовку. Шафиев и его друзья также присоединились к этой акции.
Вторая голодовка продолжалась 17 дней, в результате чего политзаключенные получили права, но местное руководство решило ее прекратить, видя солидарность азербайджанцев, которые могли повлиять на узников Соловков. После провокаций руководства лагеря, азербайджанцев вновь отправляют на тяжелые работы. Шафиев с нетерпением ждал своего освобождения, поскольку срок его тюремного заключения подходил к концу, оставалось всего 2 месяца. В это же время заключенные вновь начали голодовку. Хотя его сокамерники не хотели, чтобы он участвовал в голодовке, Шафиев снова присоединился к акции.
Голодовка продолжалась 41 день. Права заключенных вновь были восстановлены, но 3 человека на отдаленных островах умерли после 44 дней голодовки. Шафиев в воспоминаниях назвал их — бакинский инженер Мамедали Агамалиев, молодой офицер Идрис Ахундов и Али Афсар.
После голодовки Шафиев был отправлен в город Кемь, где лечился от тифа. Здесь благодаря помощи врача Ислама Таирбейли, Шафиев покинул город Кемь. Его освободили, но жить в крупных городах запретили.
Волей судьбы Шафиев оказался в Казахстане. Здесь он пробыл в ссылке три года: устроился снабженцем на строительстве Чимкентстрой ГЭС, смог перевезти туда свою семью. Но Шафиев не оставлял желания вернуться на родину. Он тайно вернулся в Баку, жил на даче, за городом, опасаясь репрессий. Ему удалось устроиться на работу на одно из нефтяных предприятий, но и здесь начались проблемы. Один ив старых большевиков узнав его, устроил истерику, в толпе рабочих, выкрикивая — «почему он еще жив и не убит, почему он среди нас, этот буржуй». Этот случай грозил арестом, и Шафиеву пришлось тайно через Туркмению бежать в Казахстан. Не исключено, что побег в Казахстан спас его от неминуемых репрессий 1930-х годов.
Через какое-то время он снова возвращается в Баку, почти год живет в отцовской даче, ни с кем не контактируя.
Пережив последнею волну репрессий, живя в постоянном нервном напряжении, понимая, что в любую минуту его могут снова арестовать, умудренный жизненным опытом Шафиев всегда держал под рукой теплую одежду и сухари. Он всегда был готов к заточению и ссылке, но никакого сотрудничества с НКВД, несмотря на угрозы, заманчивые предложения хорошей должности, квартиры в центре города. Но дачная жизнь была недолгой, и снова, начались допросы, провокации, предложения о сотрудничестве, обещания, что вернут квартиры в городе и дадут взамен работу. Надо было только сотрудничать с органами.
В 1942 году Шафиева выслали с семьей на спецпоселение в Казахстан. В конце войны он с большим трудом смог бежать оттуда. Его радости не было предела, когда он приехал на родину. Он с горечью писал — «теперь я готов умереть, потому что только по соизволению Аллаха я благополучно доставил своих детей на родину».
После Соловков, находясь в ссылке в Казахстане, Шафиев назвал своих сыновей Алтаем и Джагатаем. Возможно, это был знак благодарности пахнущим полынью казахским степям.
Сын Шафиева Джагатай хорошо помнил пережитое в Казахстанской ссылке и рассказы отца: «Мой дед Гаджи Шафи и другие состоятельные жители во время мартовских погромов 1918 года были арестованы. Держали их в Маиловском театре. Некоторые были убиты, а кому-то удалось выкупить свою жизнь, в том числе и моему деду. Дома, собрав своих сыновей, обращаясь к ним, он показал посиневшие от ударов приклада винтовки рук и сказал — «смотрите на мои руки, и пусть не дрогнут ваши, я впервые бесплатно сходил в театр Маилова, меня избили, ограбили, но больше я оскорблен. Вы обязаны отомстить за меня и защитить всех, кому грозит произвол и насилие. Исполните мою волю, иначе я отказываюсь быть вашим отцом».
Рассказ Джагатая был впоследствии подтвержден архивными документами.
Детство Джагатай провел в Казахстане и помнил многие события, связанные с родителями: «Мы жили в казахском селе. Однажды, когда сильный ливень начал смывать поля, всех жителей деревни заставили перекрыть воду. Бедные казахи, промокшие в холодную погоду, засыпая землю в мешки, строили плотину. Прибежавший казах стал звать отца: «Абдулла экэ, Абдулла экэ!» Дейдиван зовет тебя!» Мой отец, спросил, кто такой этот «Дейдиван». Казах, торопясь прокричал, что «наш старший экэ». Отец быстро оделся и ушел, через некоторое время он вернулся и сказал матери: «Поторопись, нем нужно идти в другое место».
«О «Дейдиване» мы узнали позже, это был старый большевик, староста деревни. Увидев моего отца, он начал орать — «Эй, ты, каторжник, возьми свою жену каторжанку и детей, вам следует работать». Мой отец не выдержал и ударом в голову лишил сознания «Дейдивана» (так казахи называли Ивана, «дядя Ваня»). Дядя Ваня, потеряв сознание, упал в воду. Пока казахи приводили его в чувство, наша семья покинула эту деревню. Хорошо, что обошлось» , — рассказывал Джагатай.
Другая история, рассказанная Джагатаем, такова: «Когда мой отец впервые попал в тюрьму на долгое время, наша семья еще жила в городе. Однажды к нам в дом зашел высокопоставленный «нарком» и объявил, что мы должны оставить дом в течение трех дней. После долгих просьб срок переезда был продлен до десяти дней при условии, что наша семья останется в помещении для прислуги. «Нарком» также добавил, что из дома ничего выносить нельзя. Вечером того же «Нарком», собиравшийся с женой идти в театр, роясь в шифоньере наконец, выбрал ночной халат моей матери и надел его на жену. Наступила новая эпоха, пришли новые люди, это было началом становления советской власти, от образа жизни до идеологии. Лозунгом этой эпохи станет также плакат Соловецкого лагеря — «Советская власть не карает, а исправляет». Тысячи судеб, подвергнутых этому лозунгу в процессе «исправления» станут жертвами этих репрессий, проводимых в следственных камерах, в тюрьмах, лагерях и спец поселениях».
По материалам книги Идриса Алиева