Г.Араслы
В богатом разнообразными художественными формами средневековья творчестве Физули значительное место занимает лирика. Физули был одним из величайших мастеров лирики на Ближнем Востоке. Он создал классические образцы газельного жанра и поднял азербайджанскую газель на небывалую высоту.
Не случайно Физули придавал особое значение лирической поэзии. Он стремился использовать эту популярную форму для того, чтобы приблизить поэзию к широким народным массам, довести до них свои сокровенные мысли и чувства.
Не раз Физули указывал, что газель является весьма доступной и удобной формой для создания небольших лирических стихотворений на любовную тематику.
Хотя он и писал также мухаммес, мусаддес, терджибенд, теркиббенд и пр., все же предпочитал газель всем другим жанрам лирической поззии.
В предисловии к азербайджанскому дивану, говоря о стихотворных формах, Физули пишет:
Газель дарит ясность людям прозорливым,
Газель-цветник в розарии таланта.
Нелегка уж охота за газелью газели,
Отрицать газель не дело мудрецов.
Газель обнаруживает силу поэта,
Газель увеличивает славу поэта…
О душа, хоть в поэзии много форм,
Но из всех выбирай форму газели.
Ведь она — украшение любого собранья.
Наслаждаться газелью — занятие мудрецов.
Изрекай газель, чтоб она прославилась в века.
И было б легко ее и читать и писать.
И в самом деле, в тот исторический период, когда еще не было печати, прессы, а средства передвижения находились в примитивном состоянии, газельный жанр служил удобной формой для более или менее широкой пропаганды. Газель быстро заучивалась наизусть, подолгу бытовала среди хафизов (людей, знающих Коран наизусть) и, переходя из уст в уста, распространялась среди народа. Распространению газели, способствовали и певцы.
В газели отчетливо проявляется сила и мастерство поэта, создающего в малых формах бессмертные стихотворения. От того-то газель легко писалась и читалась.
В предисловии к дивану, написанному на персидском языке, Физули углубляет свои мысли о газели. Отметив, что газельный жанр вполне приемлем для любовной тематики, он здесь особо говорит о смысловой глубине своих газелей. Поэт пишет, что «я составил диван персидских газелей с тем, чтобы и зрелые исследователи могли насладиться его прекрасным сокровенным содержанием, и пробтбдушные остроумцы могли извлечь свою долю из его обильного угощения.»
Написанные на темы любви, газели Физули проникнуты глубоким содержанием. В известной мере они даже символичны. За любовными коллизиями и восторженными признаниями поэта о любви, чаяниями и мечтами душевногомира скрываются глубокие мысли большой жизненной силы. Поэт сумел выразить в газелях весь свой душевный мир, общественные, научные и философские взгляды.
Сила его газелей в том, что они полны высоких и благородных чувств, глубоких размышлений, раздумий и возвышенных представлений о любви.
Были попытки искать силу газелей Физули в религиозных идеях, а иногда в «чистом» мастерстве поэта. Но в действительности, сила его газелей в том, что они полны высоких и благородных чувств, глубоких размышлениф, раздумий и возвышенных представлений о любви. Однако, определенные исследователи, касаясь темы любви в произведениях Физули, пытались придавать его восприятию любви религиозную окраску.
Например турецкий ученый Исмаил Хикмет писал: «В душе Физули суфизм оставил такой глубокий след, что он чуть ли не довел себя до мистика-порицателя. Физули один из тех поэтов-ашугов, которые в божественной любви, в суфийской любви стремились дойти до ступени высшего духовного совершенства, т. е. самотления в божестве — полного слияния с божеством».
Такое ошибочное отношение к любви в понимании Физули впервые было опровергнуто одним из профессоров азербайджанского государственного университета Бекиром Чобанзаде, который, касаясь темы любви в произведениях Физули, утверждал: «Мы здесь видим реальную, телесную любовь, доходящую до высокого экстаза и траурной скорби; любовь впечатлительного индивидуалиста, стремящегося построить себе семейный очаг вдали от религиозных распрей и междоусобиц за престол, и стать счастливым на земле.»
Приводя соответствующие примеры из произведений поэта, он продолжает: «Есть, правда, в произведениях Физули фрагменты чисто суффийского характера и в них невозможно искать суффийско-мистический дух. Если эти фрагменты, написанные в мистической форме, более или менее представляют собою подражание и перевод, то произведения, созданные поэтом о подлинно материальной и телесной любви, являются самобытными и оригинальными, целиком и полностью взятыми из собственных «переживаний, из его среды и его народа».
И вот, например, такие выражения, как «моя душа, красавица», «душа моя, свет очей», «пора великодушия», или такие фразы, как «такой прелестной, как ты, и дела прелестные подобают» и «не бывает таких, как ты, красавиц, зачем нужна тебе жестокость» — никак не могут относиться к божественной, вымышленной, фантастической красоте; все эти выражения или фразы имеют отношение лишь к прекрасной в глазах Физули особе, прелестной азербайджанке, — которая реально обитала в таком-то доме такого-то квартала в Багдаде. В этом самая величайшая искренность Физули.
Физули смотрел на мир глазами любви и потому видел ее во всем — в наступлении утра, заходе солнца, приходе весны, стенании соловья, кружении мотылька вокруг горящей свечки.
В стихотворении «Не знаю я, к какой луне полно любви, страдает утро» поэт очень тесно связывает с любовью рассвет, утра, рождение солнца и потухание звезд.
Воспевая любовь в своих произведениях, Физули высоко ценит человеческую личность: «В перламутровой ракушке этого мира ценнее человека я иного жемчуга не видел, а в существе человека дороже слова другой жемчужины я не нашел».
Об этом же свидетельствуют газели, посвященные теме любви. Тема любви у Физули — есть тема о высоком назначении человека, о богатстве его духовного мира.
В той среде, где человек был низведен в рабство, а его личность — унижена, Физули воспел его достоинство, его духовную и физическую красотую Поэт глубоко ощущает всю красоту и прелесть природы, но человека он ценит гораздо выше и больше. Красота природы бледнеет и тускнеет перед величием человека:
В саду куст роз прекрасен,
но твой стан прекрасней,
душу с телом разлуча,
Прекраснее бутона роз умча,
что шлют улыбку, скорби все леча.
Ведь ни в каком саду
ты не найдешь такую розу,
как твоя краса,
А розы лепестки не слаще уст,
что приоткрылись, жемчуга точа.
Нет пальмы, стройнее стана твоего,
и нет плодов, что были бы равны
На подбороке яблоку —
оно прельщает всех, от мира отлуча.
На свете было множество убийц;
таких как ты, не знал еще палач;
С мечом твоих ресниц нельзя
сравнить жестокий меч — орудие палача.
На свете лучше ль праздновался пир,
чем тот, в котором станом светишь ты?
Твой лик сияет на весь мир светло —
какая с ним сравнилась бы свеча?
Скажи, на свете можно ли найти
великий клад подобной красоты?
И локон твой страшнее змея мне,
что сберегает клад, огонь меча.
Какого сада соловей, скажи,
с тобой сравниться сможет, Физули?
С любым поспорить может соловьем
песнь бед твоих горька и горяча!
Ценность газелей Физули в том, что он воспевает не фантастических, сублимированных, а вполне реальных людей, живущих земными интересами.
Красавицы, которые поэт воспевает в своих газелях, изображая их до мельчайших подробностей, не абстрактные существа, а вполне реальные и конкретные. Если он, обращаясь к возлюбленной, иногда говорит о своих страданиях, то нередко он мастерски, описывает ее одеяние, ее красоту.
В этом отношении заслуживает внимания его мухаммес (пятистишье), начинающийся следующей строфой:
О ты, чей стан весь в шелку,
в чем неизбежно найдется розовая вода,
Твой бюст—живая вода,
и в ней пузырьки как пуговицы;
Ты так прелестна,
что нет силы на свете узреть тебя,
О горе, если ты вздумаешь
снять с личика вуаль,
Нет сомнения, что, увидев тебя,
весь мир может смутиться!
Как в этой, так и в последующих строфах поэт с любовью описывает одеяние возлюбленной и отношение возлюбленного к ней.
Еще более характерна своим жизненным содержанием мурабба (строфа из 4 полустиший), которую Физули написал своей любимой:
Я повергнут тобой в смятение,
не спросишь о моем смущении,
В горе по тебе я чахну,
и ты не думаешь лечить меня.
Что скажешь, так ли пройти моей жизниб
прекрасная ханум!
О свет очей, душа моя,
госпожа, любимая, блаженная султанша!
Это стихотворение далеко от какого бы то ни было мистического понимания любви, в нем Физули весьма отчетливо повествует об отношениях между поэтом и его возлюбленной.
Физули изливает жалобу красавице, которая не знает сострадания к горестным людям и от которой он не видел верности; он перечисляет ей свое горе, которое терпит от неверной судьбы; поэт говорит ей о своей любви, о своей дружбе, советуя ей совершать добрые дела.
Такого же содержания шестистишие, написанное поэтом в подражание азербайджанскому поэту Хабиби:
Стройна, словно тень кипариса,
она надо мною встает
Она своей легкой походкой
до самого сердца дойдет.
Она говорит, раскрывая рубином
сверкающий рот,
И с губ ее капля за каплей
стекает божественный мед.
Спросил я:
«Твой ротик — ракушка для жемчуга?»
Та мне в ответ:
«О, нет, это только лекарство
от тайных мучений твоих».
В каждой строфе этого шестистишия, построенного на диалогах, дано описание ряда черт и особенностей красоты возлюбленной. Основные газели Физули именно в этом духе изображают проявление человеческой красоты в реальной любви. Искать в них какую-то божественную любовь, неестественное чувство и прочее возбуждение, несомненно, излишне.
Тема любви в поэзии Физули органически связана с требованиями о свободе. Ратуя за свободу духовной жизни, поэт часто с тоской говорит, что свобода — величайшая благодать.
О Физули, как прекрасно звучит слово свобода,
Но где на свете такой кипарис, что имел бы плоды.
Физули постоянно пользуется образом кипариса, который служит символом свободы в литературе Ближнего Востока. И в данном случае кипарис символизирует свободу. Но поскольку кипарис бесплоден, то и мечта о свободе не приносит плодов.
Физули выступает против любых происков, направленных против чаяний о свободе:
Как бы ни были оковы,
они — лишь бедствие,
Клетка, даже из ветви роз,
соловью принесет печаль.
По материалам книги автора “Великий азербайджанский поэт Физули”