1937 год нанес сокрушительный удар по литературе и искусству Азербайджана, как и всей страны в целом. В один и тот же роковой день были арестованы три выдающихся художника слова – Гусейн Джавид, Ахмед Джавад и Микаил Мушфик, и в разные дни того же года – 27 членов Союза писателей Азербайджана.
Причем среди репрессированных было немало коммунистов, были литературные критики, писатели, поэты, сурово боровшиеся с националистическими, буржуазными, пантюркистскими тенденциями в произведениях своих коллег. Одна и та же участь постигла и тех, кто критиковал, и тех, кого критиковали. В том-то и заключался метод репрессий, что они зачастую носили чисто случайный, произвольный характер: кто-то на кого-то донес, кто-то неосторожно высказался, в чьих-то текстах нашли скрытую крамолу.
**********
Трагической была участь Гусейна Джавида – великого драматурга и поэта, автора бессмертных трагедий. Трагически сложилась и судьба его семьи. Гусейн Джавид вписал яркую романтическую страницу в историю азербайджанской литературы. Его предшественниками и современниками были драматурги М.Ф.Ахундов, Н.Везиров, А.Ахвердиев, Н.Нариманов, но Джавид в отличие от них заложил основы жанра драмы и трагедии в стихах.
В течение нескольких десятилетий «Театр Джавида» стал властителем дум целых поколений. Как и «Театр Джафара Джаббарлы», «Театр Джавида» в 1920-1930-е годы сыграл неоценимую роль в становлении нашей сцены, многие трагики, комедийные актеры выросли и совершенствовались в основном в пьесах этих двух драматургов, сформировавших художественные вкусы, эстетические пристрастия огромного количества театралов. Большое влияние их творчество оказало и на последующие поколения драматургов.
Разумеется, эти два театра – «Театр Джавида» и «Театр Джаббарлы» – сильно отличались друг от друга своими художественными принципами. Романтически возвышенные стихотворные драмы и трагедии Джавида и богатые сочными реалистическими образами «прозаические» пьесы Джаббарлы, который, конечно, тоже не был чужд романтике, особенно в раннюю пору своего творчества, были как бы двумя крылами современного национального сценического искусства. Но «Театр Джаббарлы» отличался от «Театра Джавида» еще одной особенностью, естественно, уже не зависимой от самих этих художников — пьесы Джаббарлы никогда не сходили со сцен, а драмы и трагедии Джавида отсутствовали в репертуаре театров более двадцати лет, то есть со времени ареста и ссылки писателя.
Известный азербайджанский писатель Анар (Анар Рзаев) вспоминал, как ему назначили репетитора, когда он учился в музыкальной школе: «Он приходил к нам домой и иногда беседовал с моими родителями на самые разные темы. Это был Савелий Яковлевич Айзен, в свое время как пианист он учился в Петербургской консерватории, даже как-то сыграл фортепианную партию, когда оркестром дирижировал сам Сергей Рахманинов. Впоследствии судьба забросила его в Баку, и он долгие годы работал пианистом в нашем Театре драмы. Там и познакомился, подружился с Джафаром Джаббарлы, с которым, бывало, и выпивали. Я вспоминаю, как с опаской и в то же время с особым пиететом говорил он моим родителям о Гусейне Джавиде, когда имя Джавида еще было под запретом. Самое интересное, что я запомнил в этих беседах, так это то, как Савелий Яковлевич говорил об отношениях Джавида с Джаббарлы. «Как только Джавид приходил в театр на спектакли по пьесам Джаббарлы, молодой Джафар сильно волновался, – рассказывал Савелий Яковлевич, – скрывался, даже убегал в амфитеатр, смотрел на сцену оттуда, и во время антрактов спрашивал: – Савелий, ну как он, как реагирует? Будто ученик боялся оценки учителя», – констатировал Савелий Яковлевич…»
Несмотря на запреты, отлученные от сцены, пьесы Джавида продолжали оказывать влияние на театральную жизнь республики. Это влияние проявлялось в принципах режиссуры, заквашенной на художественных достижениях романтического «Театра Джавида», это чувствовалось в исполнительской манере актеров, воспитанных на образах Джавида. Не говоря уже о том, что творчество Джавида своими философскими, поэтическими, эстетическими особенностями оказало значительное влияние на драматургов последующего времени.
Наконец, «Театр Джавида» жил в памяти десятков тысяч зрителей, видевших эти пьесы на сцене, в их представлениях о театре, в их сокровенных беседах о великом драматурге с самыми доверенными людьми. Воспоминания о ролях, сыгранных Аббасом Мирзой Шарифзаде и Ульви Раджабом, в том числе в пьесах Джавида, передавались из поколения в поколение.
Как вспоминал Анар: «В нашей семье имя Джавида, как и Мушфика, и многих других репрессированных писателей, всегда произносилось с большим уважением, но только в кругу самых близких людей. Мама рассказывала, как встретила Джавида в Москве в 1934 году, когда она училась там. Раздобыв приглашение на Первый съезд писателей, Нигяр Рафибейли случайно встретила Джавида на улице Горького. «Он проводил меня до самого здания Колонного зала, где должен был начаться съезд, но когда я сказала, что у меня есть лишний билет и предложила зайти в здание, он нахмурился: «Я никогда не хожу туда, куда меня не приглашают».»
В 1972 году на первом после реабилитации юбилейном вечере Джавида от имени писателей выступил Расул Рза. Он часто вспоминал, как своеобразно Джавид жаловался на критиков, постоянно досаждавших ему.
В воспоминаниях Расула Рзы о Джавиде, озаглавленных «В тысячах сердец остались сожаления о нем», приводятся его слова: «Глядишь, встает какой-то Тринич, начинает талдычить, что, мол, в пьесах Джавида нет того-то или того-то. А сам невежда из невежд«.
Расул Рза вспоминал, как в разгар какой-то особенно яростной кампании против Джавида они с Мушфиком посетили писателя в его квартире:
«Дверь открыл он сам, удивился: – К добру ли, молодые люди? – Ничего особенного, пришли выразить свое почтение большому поэту».
Джавид был тронут этим визитом, но сказал: «Для нежданных гостей у нас нет угощения».
«Угостите нас стихами», – сказали мы.
Мы пили чай, а Джавид стал читать отрывки из поэмы «Азер». Чарующая музыка джавидовской поэзии, волнующие строки будто околдовали нас. Потом всю дорогу мы с Мушфиком молчали, не хотели отходить от впечатлений, навеянных стихами».
Р.Рза рассказывал еще один печальный эпизод, связанный с Джавидом, вернее – с одним его рассказом: «Союз писателей тогда располагался там, где сейчас находится кинотеатр «Араз». Как-то собрались там Мушфик, Рафили, Сабит, беседовали о том о сем. Вдруг вошел Гусейн Джавид. Речь зашла о Мухаммеде Хади. Обычно неразговорчивый, постоянно погруженный в свои думы, Джавид глубоко вздохнул и рассказал печальную историю: «Ребята, вы, конечно, не можете помнить. Может, в то время вы даже азбуки не знали. Как-то проходил я мимо гостиницы «Метрополь», внезапно чья-то рука задержала меня. Это был Хади. Не глядя мне в лицо, он протянул несколько исписанных страниц и сказал: «Возьми». Я дал ему деньги. Вдруг он поднял голову, посмотрел на меня затуманенным взором, узнал и, бросив деньги и страницы, быстро удалился, покачиваясь.»
Мог ли Джавид предполагать, что его собственная судьба окажется еще более трагической, чем судьба Хади? И в годы, когда жил и творил Джавид, и в последующие годы никто, кроме самых отъявленных литературных негодяев, не ставил под сомнение большой художнический дар, глубину философской мысли писателя. Вместе с тем каждое новое произведение драматурга вызывало острые дискуссии, яростную полемику, нескончаемые споры.
В чем же постоянно упрекали Джавида? Один пример — статья опубликованная в журнале «Ингилаб и меденият» («Революция и культура») за 1936 год. Несмотря на то, что до жестоких репрессий 37-го года остается несколько месяцев, обзорная статья о совещании в Союзе писателей, разгромная в отношении некоторых других писателей, довольно-таки корректна в части, касающейся Джавида.
В обзоре говорилось: «…Джавид – большой художник, этого никто не может отрицать и никто не отрицает. …Но почему этот мастер, достигший таких высот, обозревая весь мир, разные страны, не видит свою родную землю, игнорирует среду, в которой существует, равнодушен к богатой истории азербайджанского народа, к его сегодняшним свершениям? Почему не хочет связать свою судьбу с судьбой своего народа? Почему считает недостойным писать на своем родном азербайджанском языке? Почему обращается к другим странам и далекой истории? Почему он упорно отрекается от советской тематики? Все эти вопросы принижают величие Джавида, низводят его с высоких вершин искусства. Он падает в глубокую яму. Как выбраться из этой ямы – решать самому Джавиду… Художник, не связывающий себя с судьбой трудового народа, не радующийся вместе со своим народом, не может считаться большим писателем«.
Джавида упрекали в том, что его произведения не отвечают злобе дня. Прошло много десятилетий с той поры, и пьесы Джавида, вновь украсившие репертуары театров, оказались самыми злободневными по своей тематике, по глубине поставленных проблем.
Современники укоряли его в том, что он не чувствует пульс времени, но оказалось, что Джавид, не «ощущавший» пульс тех лет, чувствовал пульс Века лучше многих своих современников. Еще один упрек в адрес драматурга: «Почему Джавид не обращается к чисто азербайджанской тематике?». Современники не догадывались, что Джавид, будучи азербайджанцем, художник более обширного ареала – Ближнего и Среднего Востока, всего тюркского мира.
М.Ф.Ахундов в «Письмах Кемал-уд-довле» поднимал общественные проблемы не одного Азербайджана, но и всего Востока. Нариман Нариманов также обращался ко всему Востоку. М.Дж.Мамедкулизаде в журнале «Молла Насреддин» не ограничивался локальной азербайджанской тематикой, он обозревал как бы весь мусульманский мир. Так же, как и М.А.Сабир, никогда не замыкавшийся на проблемах только своей родины. И Джавид в этом понимании был художником всего Востока, выразителем всей его исторической сущности.
Литературная критика вскоре перешла к грозным политическим обвинениям. Первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана М.Дж.Багиров, выступая на ХIII съезде АКП(б) говорил: «Союз писателей все еще не очистил свои ряды от таких ярых буржуазных националистов, мусаватистов, как Сейид Гусейн, Салман Мумтаз, Юсиф Везир, Санили, Гусейн Джавид и другие».
По существу Багиров повторял требования Москвы, в том числе отразившиеся в статье газеты «Правда». В этой статье руководство Союза писателей Азербайджана обвиняли в том, что оно не спешит разоблачать врагов народа в своих рядах или делает это после того, как его члены уже подверглись аресту. Таким образом, от Союза требовались функции карательных органов, чтобы творческая организация изобличала так называемых «врагов народа» до того, как они будут «обнаружены» чекистами.
В одну и ту же роковую ночь с 3 на 4 июня 1937 года были арестованы Гусейн Джавид, Ахмед Джавад, Микаил Мушфик.
Гусейн Джавид на одной из последних встреч с членами своей семьи сказал: «Джавад оказался настоящим мужчиной«. Можно только догадываться, что стоит за этими словами. По официальной версии, Ахмед Джавад был расстрелян, но существуют веские предположения, что он умер от нечеловеческих пыток до расстрела.
Вскоре Джавад и Мушфик были расстреляны, Джавид – сослан в Сибирь, где и умер в 1941 году.
Естественно, участь Джавида самым непосредственным и печальным образом отразилась на судьбе его семьи. Она тут же была выселена из квартиры, в которой долгие годы жила, и поселена в какой-то каморке с весьма недоброжелательными соседями. От семьи потребовали вернуть аванс, который Гусейн Джавид получил по договору за сценарий «Кероглы». Всяческим притеснениям подвергались и дети драматурга – сын Эртогрул и дочь Туран.
По материалам сборника “Литература, культура и искусство Азербайджана”