О.Кузнецов

Политико-правовой статус Нахичевани как внутренне суверенной автономной республики в составе Азербайджана по своему происхождению существенно отличается от иных известных автономий в составе стран Европы.

Нахичевань обрела свой статус не в результате урегулирования взаимоотношений или устранения коллизий между регионом и государственно-политическим «центром», именно по такому пути происходила автономизация административно-территориальных субъектов в составе большинства современных европейских государств, а в результате международно-правовых договоренностей сразу нескольких стран региона, закрепивших за Нахичеванью статус политико-административной автономии в составе Азербайджана в двух международных договорах – Московском и Карсском 1921 года.

Иными словами, автономизация Нахичевани стала не результатом решения «внутреннего дела» Азербайджанской республики, а следствием консолидированной воли политических элит сразу нескольких стран, видевших в этом шаге действенный инструмент преодоления объективно существовавших в начале 1920-х гг. геополитических проблем региона.

Автономизация Нахичевани, точнее – международно-правовое признание и обеспечение ее особого политико-правового статуса в составе Азербайджана, преследовала крайне актуальную для своего времени геополитическую (и, одновременно, внутриполитическую для Советской России) цель снижения остроты напряженности этнополитического и с ним связанного территориального конфликта между армянами и всей совокупностью мусульманских народов Закавказья.

Причины, движущие силы и конкретные проявления этого конфликта и его территориальные аспекты хорошо известны. Факт наличия этого конфликта и совокупности усилий стран региона по его локализации и минимализации его последствий после завершения I Мировой войны предопределили уникальный характер Нахичеванской автономии, имеющей скорее не внутриполитическое, а внешнеполитическое происхождение.

В конкретно-исторических условиях начала 1920-х гг. автономизация Нахичевани стала оригинальной для своего времени (и уникальной для истории международных отношений) формой международно-правовой защиты национально-политических прав и интересов одного этноса в условиях агрессии со стороны другого в момент обретения этими двумя народами своей национальной (в смысле государственно-правовой) идентичности.

Поэтому изучение и осмысление исторического опыта государственно-политического строительства Нахичеванской автономии в начале 1920-х гг. имеет непреходящее значение не только для истории азербайджанской государственности и политической идентичности Азербайджана как таковой, но и для науки всеобщей истории государства и права в целом как уникальный пример эффективного применения международно-правовых средств и усилий для разрешения острого регионального конфликта.

Нахичеванская автономия стала первым государственно-территориальным субъектом в составе другого государства, чей политико-правовой статус был определен извне при непосредственном участии государства-метрополии, под юрисдикцию которого она и передавалась.

Безусловно, и ранее этого времени в истории человечества существовали примеры (особенно после каждой очередной солидарной вооруженной агрессии европейских стран против Османской империи), когда иностранные государства посредством международных договоров по итогам очередного вооруженного конфликта коллективно определяли правовое положение той или иной части побежденной страны. Однако в вопросе с автономизацией Нахичевани дело обстояло диаметрально противоположным образом. В этом частном, а по-этому уникальном, случае политика автономизации преследовала цель сохранения политического, культурного, религиозного единства азербайджанского этноса в непростых конкретно-исторических условиях обретения им национальной государственности.

Создание Нахичеванской автономии обеспечило не только политическое самоопределение, но отчасти даже физическое выживание азербайджанского народа в условиях развязанных против него гонений по этнорелигиозному признаку, что предопределило возможность слияния в самом скором будущем всех азербайджанцев Закавказья в единую политическую нацию.

Поэтому вполне определенно можно говорить о том, что история автономизации Нахичевани в политико-правовой истории Новейшего времени явила собой пример того, что государственно-политическое обособление определенной территории может преследовать не только одни сепаратистские, но и вполне юнионистские, интеграционные цели, а также служить идеалам сохранения и обеспечения национального единства этноса через многообразие форм и способов практического выражения политического самоопределения этого народа.

Московский и Карсский договоры 1921 года лишь формализовали и юридически оформили в виде международно-правовых документов политическую волю азербайджанцев к национально-государственному самоопределению, пусть даже в форме одновременного сосуществования двух государственных субъектов, образованных представителями одного этноса. Вот почему политико-правовая история Нахичеванской автономной республики достойна самого пристального изучения, даже если она является исключением, которое подтверждает правило.

Впервые в международном праве правовой статус Нахичевани как автономии в составе уже советского Азербайджана был регламентирован статьей III и приложением I (С) Московского договора от 16 марта 1921 года, заключенного между правительством Российской Социалистической Федеративной Советской Республики (РСФСР) и правительством Великого национального собрания Турции (ВСНТ), причем содержание приложения к тексту договора во многом копировало и только отчасти конкретизировало положения второго абзаца указанной статьи договора, определявшей направление границы Нахичеванского округа (именно так НАР именовалась в русскоязычном варианте этого договора) в сторону Армении.

Но, несмотря на всю краткость юридических формулировок, Московский договор в отношении Нахичевани (по крайней мере, в своей официально опубликованной русскоязычной версии) содержал три принципиальных момента, на которые никто из известных исследователей долгое время не обращал внимания.

Во-первых, как следует из формулировок договора, правительство РСФСР и правительство ВСНТ «соглашаются», т.е. признают де-юре факт существования де-факто вокруг Нахичевани автономной территории под протекторатом уже советского на тот момент времени Азербайджана.

Иными словами, обе стороны лишь легитимизируют в виде положения международно-правового акта ту историческую данность, которая уже объективно существовала на момент заключения, подписания и ратификации Московского договора (был ратифицирован ВЦИК РСФСР 20 июля 1921 года, ВСНТ – 31 июля 1921 года, обмен ратификационными грамотами состоялся 22 сентября 1921 года в Карсе при открытии турецко-закавказских переговоров) в этой географической области.

Во-вторых, ни правительство РСФСР, ни правительство ВСНТ не имело четко сформулированной позиции относительно того, какой будет перспектива Нахичеванской автономии. Неопределенность позиций сторон Московского договора лучше всего характеризует неопределенность дефиниции объекта их правового регулирования: так, в первом абзаце статьи III договора географический ареал распространения административной юрисдикции Нахичеванской автономии определяется как «Нахичеванский округ», во втором абзаце – как «Нахичеванская территория», в приложении I (C) – как «территория Нахичевани».

Хорошо известно, что рабочим языком советско-турецких переговоров являлся французский язык, славящийся точностью и однозначностью смыслового наполнения каждого слова, а турецкая делегация увезла в Ангору экземпляр договора на французском языке. Следовательно, указанное разночтение дефиниций возникло как компромисс позиций большевиков и кемалистов или вследствие общей неопределенности ситуации, или как результат обоюдного нежелания сторон конкретизировать свою позицию по вопросу правового статуса Нахичеванской автономии.

Как бы то ни было, факт остается фактом: согласно положениям Московского договора Нахичеванская автономия постулировалась как суверенная территория, находящаяся под протекторатом Азербайджана, который, в свою очередь, не мог в будущем отказаться от этой признанной за ним международно-правовой обязанности в пользу третьей стороны.

В-третьих, в соответствии со вторым абзацем статьи III Московского договора советская Россия самоустранилась от участия в определении и последующей демаркации границы между «Нахичеванским округом» и Арменией. Стороны пришли к соглашению, что все вопросы территориального размежевания и определения на местности границ Нахичеванской автономии должна будет решать трехсторонняя комиссия, составленная из представителей Азербайджана, Турции и Армении. Российское «вмешательство» в этот процесс носило сугубо технический характер и ограничивалось тем, что демаркация границы делегатами этой комиссии должно было осуществляться по карте российского Генерального Штаба.

Три указанные историко-правовые аспекта, как бы «выпавшие» из поля зрения исследователей, поставили два принципиально важных вопроса, без ответа на которые история образования Нахичеванской автономной республики не будет являться всестороннее, а поэтому адекватно изученной.

Первый вопрос связан с неопределенностью государственно-правовой титулатуры Азербайджана того времени в тексте Московского договора. Он был подписан уполномоченными лицами 16 марта 1921 года, когда вследствие советизации уже существовала Азербайджанская Социалистическая Советская Республика, провозглашенная 28 апреля 1920 года. Однако в статье III договора используется термин «Азербайджан», а не «АССР», т.е. этнонимически, а не государственно-политически обусловленный топоним.

Получается, что советскую Россию и кемалистскую Турцию при определении статуса автономии Нахичевани мало интересовал вопрос политико-правовой институализации существовавшей на тот момент времени советской азербайджанской государственности, а акцент в этом случае делался на юридическом обеспечении государственно-правового единства Нахичевани и Азербайджана, а не на конкретизации существовавших на их территории политических режимов.

Также текст Московского договора не позволяет достоверно говорить о наличии в сознании членов делегаций договаривающихся сторон понимания правопреемственности Нахичеванской автономии и ранее существовавших на ее территории в 1918-1921 гг. прото-государственных образований в лице Араз-Тюркской республики, Юго-Западной Кавказской республики, Временного генерал-губернаторства юго-западного Азербайджана и проч.

Такое мнение базируется на терминологии договора: если какое-либо из них переговорщиками реально воспринималось как предтеча, то тогда почему советская Россия и кемалистская Турция используют понятие «Нахичеванский округ», а не какое-либо автохтонное наименование (самоназвание)?

В конкретно-исторических условиях весны 1921 года на территории Нахичевани находились турецкие войска под командованием полковника Вейсала Унувара, обеспечивавшие, как говорится в стенограммах заседаний политической комиссии советско-турецких переговоров в Москве, «покровительство Турции» в отношении мусульманского населения этой территории, которое призвало турецких аскеров на свою защиту, при этом право покровительства они были готовы передать исключительно Азербайджану.

В силу этого объективного обстоятельства мнение турецкой стороны в этом вопросе было определяющим, что давало ей возможность инициативы предлагать не только содержание норм статей Московского договора относительно автономного статуса Нахичевани и протектората Азербайджана над ней, но и их формулировки.

Члены делегации ВСНТ на Московской конференции, подобно всем прочим революционерам всех времен и народов, сами желали быть творцами истории, а поэтому не были готовы делить эту славу с создателями существовавших до них протогосударственных образований на ее территории.

Политико-правовое положение Нахичеванской автономии в составе Азербайджана согласно статье V Карсского договора от 13 октября 1921 года, заключенного между правительством ВСНТ и правительствами Социалистических советских республик Армении, Азербайджана и Грузии при участии представителя РСФСР Я.С. Ганецкого (Фюрстенберга), было определено еще более лапидарно по форме, чем в тескте Московского договора.

Суть статьи сводилась к тому, что полномочные представители советских правительств Азербайджана, Армении и кемалистской Турции «соглашаются» с тем, что «Нахичеванская область в границах, определенных в приложении 3 настоящего договора, образует автономную территорию под покровительством Азербейджана».

На первый взгляд создается впечатление, что указанная норма Карсского договора в общих чертах тождественна по форме и содержанию аналогичному положению Московского договора, но это не так. Сравнительный анализ текста статьи III Московского договора и статьи V Карсского договора позволяет выявить между ними два принципиальных различия, лежащих в юридической, а не политической плоскости.

Как уже было сказано выше, в Московском договоре регулировался правовой статус «Нахичеванского округа» или (в разных вариантах написания) «Нахичеванской территории», в Карсском – уже вполне определенной «Нахичеванской области».

Это обстоятельство, весьма примечательное с историко-правовой точки зрения, к сожалению, не обратило на себя внимания азербайджанских или турецких исследователей, предпочитающих делать акцент на этнополитических, а не юридических аспектах темы.

А они позволяют вполне определенно утверждать, что смена дефиниции была основана на адекватном осознании участниками Карсской конференции факта того, что за те полгода, которые прошли между подписанием Московского и Карсского договоров, в Нахичевани в значительной мере было осуществлено государственно-административное обустройство края, обретшего за это время все необходимые институты власти и управления, которые качественно отличают организованную в административном отношении область от самопровозглашенной территории, для которой свойственны элементы анархии и патримониальности.

Второе принципиальное текстуальное отличие содержания «нахичеванских» статей Московского и Карсского договоров касается юридической дефиниции взаимоотношений Нахичевани и Азербайджана: в Московском договоре говорится о протекторате Азербайджана над Нахичеванью, в Карсском – о покровительстве.

Подобная терминологическая коллизия составляет прин-ципиальное отличие содержания Московского и Карсского договоров в контексте исследуемой тематики. Причина такого терминологического разночтения достаточно легко объяснима.

В истории и практике российской и турецкой внешней политики понятие «протекторат» имело вполне конкретное смысловое наполнение, обусловленное эмпирически. Российская империя в 1775-1791 гг. осуществляла протекторат в отношении Речи Посполитой, а в 1786-1801 гг. – в отношении Картли-Кахетинского царства, на условиях протектората в начале XIX ве-ка под власть России перешла большая часть ханств Северного Азербайджана (Карабахское, Шекинское, Ширванское).

Поэтому объемы и пределы подобного политико-правового режима советским дипломатам из истории были хорошо известны. Юридическая сущность режима протектората не менее хорошо была известна и турецкой стороне, так как в XVI-XIX веках под протекторатом Османской империи находились Крымское ханство, Тунис и Триполитания, историческая область в Северной Африке.

В соответствии с этими представлениями протекторат АССР над Нахичеванским округом в соответствии с положениями Московского договора являл собой форму межгосударственных отношений, при которой одна страна признавала над собой верховный суверенитет другой, прежде всего в международных отношениях, сохраняя автономию во внутренних делах и собственную династию, заменявшуюся в реалиях советского строя на самостоятельную совокупность органов власти и управления, копирующих своей структурой государственно-административную структуру метрополии.

Подобная форма государственно-политической соподчиненности, по мнению большевиков и кемалистов, в начале 1921 года наиболее адекватно учитывала специфику взаимоотношений Азербайджана и Нахичевани, особенно в условиях, когда Азербайджан на официальном уровне был лишен возможности формулировать и высказать свою политико-правовую позицию.

Потому-то термин «протекторат» без обиняков был использован ими в тексте соответствующей статьи Московского договора. Заключение Карсского договора о дружбе между правительством ВСНТ и Социалистическими Советскими Республиками Азербайджана, Армении и Грузии при участии РСФСР изначально предполагало их некоторую идеологическую близость и единство (хотя бы в протокольной форме), основывающуюся на положениях Московского договора о дружбе и братстве между РСФСР и правительством ВСНТ.

Поэтому термин «протекторат», имевший конкретное юридическое наполнение и использовавшийся в тексте Московского договора для обозначения соподчиненности Азербайджана и Нахичеванской автономии, был заменен на нейтральный с позиции международного права и более неопределенный – «покровительство».

При этом не следует забывать, что на Московской конференции делегация правительства ВСНТ уже заявляла о турецком покровительстве в отношении Нахичевани, вследствие чего это понятие стало частью обиходной терминологии переговорного процесса большевиков и кемалистов, а поэтому смена понятий произошла без острой полемики во время дискуссий.

Также следует учитывать то обстоятельство, что Карская конференция состоялась в конкретно-исторических условиях, когда правительство ВСНТ вело Войну за независимость 1919-1923 гг. против совокупности протекторатов британского, французского, греческого, итальянского, навязанных отдельным турецким территориям условиями Севрского договора 1919 года, поэтому оно в «нахичеванском вопросе» с идеологической точки зрения не могло допустить, чтобы одна часть дружественного ей государства осуществляла протекторат в отношении другой своей части.

Это по форме копировало бы ненавистные кемалистам формы территориального управления, де-факто навязанные туркам странами Антанты, потому-то именно турецкая сторона выступила с инициативой смены терминов в тексте договора.

Как мы видим, факт замены одного понятия на другое в текстуально близких друг другу статьях Московского и Карсского договоров, может быть достаточно аргументировано и правдоподобно объяснен целой совокупностью причин и оснований, каждая из которых имеет право на существование и при этом вряд ли будет единственно достоверной.

Есть мнение, что подобная терминологическая замена не была случайной и представляла собой отражение изменение взглядов на содержание отношений с Азербайджаном, произошедших по мере того, как укреплялся суверенитет советского Азербайджана над территориями, находящимися под его юрисдикцией. Смена терминологии, т.е. замена конкретно-правового термина «протекторат» на неопределенно-политическое понятие «покровительство», автоматически повлекло за собой исключение упоминания о невозможности его уступки «никакому третьему государству».

Если с формально-правовой точки зрения право протектората могло быть уступлено одним государством другому, примеры чего на тот момент уже имелись в истории франко-британского союзнического сотрудничества в отношении оккупированных территорий бывшей Османской империи на Ближней Востоке, как это произошло, например, в Трансиордании, то лишить покровительства ту или иную территории со стороны конкретного государства в правовых реалиях 1920-х гг. было никак невозможно, поскольку покровительство представляло собой политическую формулу, а не юридическую дефиницию.

Настаивая на принятии именно такой формулировки нормы первого абзаца статьи V Карсского договора, страны Закавказья, по сути, тем самым трансформировали протекторат Азербайджана над Нахичеванью в государственно-политический суверенитет, лишая тем самым Нахичевань известных пределов политической самостоятельности в рамках автономии.

В истории политико-правовой институализации НАР АР в советское время нормы международного права, получившие свое закрепление в Московском и Карсском договорах 1921 года, всегда играли исключительную роль, создав в совокупности юридический фундамент государственно-правового статуса автономии.

Исторический опыт автономизации Нахичевани показал и доказал, что подобная форма государственно-политической организации одной части государства в отношении другой может преследовать цель не только создания анклава для максимально полного удовлетворения социальных, экономических и культурных прав и законных интересов одной части граждан этой страны, находящейся в состоянии этнического или религиозного меньшинства, но и преследовать диаметрально противоположную – юнионистскую цель обеспечения гражданского и политического единства представителей одного народа, проживающих в двух частях единой страны, не имеющих между собой общей сухопутной границы.

И последнее: роль Турецкой республики в обретении НАР АР 90 лет назад своего политико-правового статуса исключительно велика: она была инициатором автономизации Нахичевани и оказалась гарантом сохранения этого статуса в 1923 году, когда большевиками была предпринята попытка лишить область автономного статуса.

По материалам вестника Национальной Академии Наук Азербайджана