Рамиз Багиров

Город-порт на Каспийском море, древний и вечно молодой Баку издревле привлекал внимание русских поэтов. В начале двадцатых годов двадцатого столетия Баку был воспет такими знаменитыми русскими поэтами, как Владимир Маяковский, Сергей Есенин, Валерий Брюсов, Вячеслав Иванов, Велимир Хлебников.

Помимо них, стихи о Баку писали десятки других, менее известных русских поэтов. Причина появления столь большого количества стихотворных посвящений русских поэтов Баку в указанные годы была в том, что названные (и неназванные) представители русской поэзии жили и работали в Баку, сроднились со столицей Азербайджана. Это был первый этап поистине массового воспевания Баку в русской поэзии.

Через десять лет, в середине 1930-х годов наступает второй этап поэтического освоения Баку в русской поэзии. Это было связано с тем, что во второй половине тридцатых годов двадцатого века, по решению только что созданного в 1934 году Союза советских писателей в Азербайджан, как, впрочем, и в другие союзные республики, была послана большая группа мастеров пера, художников слова.

Перед этими деятелями русской литературы была поставлена важная задача – перевести на русский язык образцы фольклора и литературы титульных народов советских республик. В.Луговской, П.Антокольский, М.Алигер, Н.Асеев, Е.Долматовский и другие, много сделали для популяризации азербайджанской литературы, поскольку именно благодаря их переводам с образцами азербайджанского фольклора и литературы ознакомились не только русские, но и русскоязычные читатели, как в Советском Союзе, так и далеко за его пределами.

Прожив достаточно долгое время в Азербайджане, интенсивно работая над переложением представленных им подстрочников, эти русские поэты полюбили Азербайджан, Баку, азербайджанский народ. Любовь эта отразилась в целом ряде стихотворений, созданных ими как в Азербайджане, так и после отъезда.

В статье рассматриваются стихотворения о Баку поэтессы Аделины Адалис. Нелишне напомнить, что до нее о Баку из поэтесс писала только Татьяна Толстая, выступавшая под псевдонимом Вечорка.

Аделина Ефимовна Адалис (Ефрон) (1900-1969) много и продуктивно работала в области перевода на русский язык образцов азербайджанского фольклора и литературы. Ею были переведены такие поэтические тексты из знаменитого азербайджанского дастана «Кер-оглу», как «Подойди, дружок…», «Гора Ченли-бель», «Теперь я мельник», «Глаза души моей, Хамза», «Цена вороного коня», «Верно, торговцем ты стать предпочел», «Привет», «Я сошел!», «Если б сейчас», «Я посылал посла», «Храбрые в день испыта-ния», а также стихотворения Самеда Вургуна («Азербайджан», «Слово о колхознице Басти»), Абдуллы Фаруга («Снайпер»).

В Баку у Адалис наступила своеобразная Болдинская осень, и она, помимо вышеперечисленных переводов, написала пять стихотворных посвящений Баку — «Бакинские стихи», «Друзьям в Азербайджан», «Бакинское стихотворение», «Журавли» и «Баку». Этот своеобразный Бакинский цикл А.Адалис открывали написанные в 1934 году «Бакинские стихи».

Через всё стихотворение пунктиром проходит мысль, что она провела в «столице солнечного Азербайджана» осень, зиму и весну 1934 года. Автор на это прямо и непосредственно не указывает, но об этом нетрудно догадаться, внимательно вчитываясь в каждую строку.

А.Адалис в своём первом посвящёнии Баку описывает свои впечатления по живым следам увиденного и пережитого. Всё мило и дорого сердцу поэтессы в её первый приезд в Баку: «в огнях Чембере-кенд», «панорама Сабунчи», «Каспийский вал» и т.д. Выше заявленная идея, согласно которой 1934-й год стал местом пристанища и пристальных наблюдений А.Адалис, реализуется в следующих строках:

Пурга, приятель, занесла
Простор студёного труда,
Пришла зима на промысла, —
Валла, какие холода!
Дорогу сносит с ног буран,
Ушёл в берлогу Лок-Батан
И снова выдал свой тайник.

Если в середине стихотворения автор приступает к описанию нежданной в Баку зиме (Пурга…занесла; Пришла зима на промысла), значит, она, по элементарной логике развития событий, сменила предыдущий сезон, когда осенняя «ночь не думала темнеть». В такое время поэтесса мечтает лишь о том, чтобы «вдохнуть – и двинуться в путь // Как человек из Сабунчи».

В дальнейшем выясняется, что путник из Сабунчи наблюдает расцвет жизни в Баку. И чем, как не приподнятым весенним настроением может быть проникнута голубая мечта некоего чужестранца превратить наш город в один большой и раскидистый цветник:

И там, где золот или сед
Переливающийся свет, —
По серебристому пути
От Сабунчинки в Баксовет, —
Где шёл я, плача, напрямик
И пел, как малый ученик,
Не в силах страсть перенести, —
Разбей цветник!
Разбей цветник!

Так, А.Адалис в своём первом послании Баку удалось в подтексте устами безымянного лирического героя выразить некоторые сокровенные мысли на протяжении большей части 1934 года.

В следующем стихотворении – «Друзьям в Азербайджан» — международная и интернациональная тема раскрывается на примере жителей Баку. У русских и азербайджанцев только один и магистральный путь: это содружество и единство мнений по многим политическим и общественно-экономическим вопросам. Не могло сложиться в те годы по-другому:

… в жилах нашей жизни круглый год,
Давая дальним двигателям ход,
Кровь Апшерона черная течет,-
И мы – родня, мы на одном пути.

А.Адалис в такой степени проникла в психологию бакинцев, что не оставляет без внимания любую значимую деталь. Это и предметы восточного обихода, и одежда, и конечно, звуки музыки. Это также становится фактом единения:

И в самый добрый, самый синий час
Борьбу и дружбу будет славить саз,
И верно встанет кто-нибудь из вас –
За наше братство тост произнести.

Но на каждое утвердительное для метода социалистического реализма в литературе первой трети XX века находилось сомнительное нет. Имеется в виду тот факт, что в двух указанных стихотворениях лозунги братства, единения и призывы к свободе на узком пространстве «малого текста» оказались столь часто повторяемыми, что легко превратились в навязчивый жупел. Они так набивают оскомину, что не оставляют места для подлинного полета поэтической фантазии.

На примере стихотворения «Друзьям в Азербайджан», а также «женской поэзии» о Баку стоит отметить рецидивы метода социалистического реализма. Они не замедлили сказаться в срединном – «Бакинском стихотворении», которое представляет собой весьма причудливое смешение разноплановых стилистических слоёв.

Баку как крупнейший в мире промышленный город в художественной литературе однозначно располагал к серьёзному и ответственному труду. И здесь Адалис, стараясь не погрешить против истины, рисует отдельных людей, радеющих за своё дело.

Осенний зной сиял над головой;
Мой бригадир стоял на буровой;
О будущей работе разговор
Мы с ним вели без хитростей и ссор

В работе такой человек прежде всего незаменим вдумчивым подходом к данным ему поручениям. Фактически это литературный прообраз опытного мастера-нефтяника, не терпящего на буровой насмешек и халатности («И вдруг он рассердился – «Не чуди! Чего смеёшься? Выпивши, поди!»). Пожилой бакинец-уста не приемлет панибратства гостя из России, хотя на первых порах подчёркнуто вежлив с ним:

Товарищ секретарь сказал любя:
Ответственный участок ждёт тебя…

Но такое отношение сохраняется лишь определённое время, и деловой настрой вскоре вновь даёт о себе знать («Да ты, брат, пьян… чего смеёшься, брат? Тебе не шутки, дело говорят!»). С этого момента можно наблюдать то, что современные лингвисты и филологи называют явлением «стилистического надлома», когда в образный строй деловой речи неожиданно врывается фривольная тональность, идущая от собеседника, а иногда сопровождающаяся сниженной лексикой.

Друг, не сердись, — всё вертится кругом!
Есть человек – ты с нею не знаком, —
Смеялись мы над каждым пустяком.

Настоящее трёхстишие неоднократно рефреном звучит в «Бакинском стихотворении», что придаёт ему неповторимый красочный колорит. Суровый секретарь и мастер в одном лице, обремененный планами строительства, и гость со стороны говорят на разных языках, отчего первый всё более становится «холоден с ним», а другой периодически лишь ностальгически вздыхает и вспоминает «слёзы да искорку в глазах». Собеседники живут и сосуществуют в разных мирах и временных измерениях, мыслят и поступают в согласии с конкретной обстановкой и окружением. Выясняется, что лирический герой А.Адалис встретил в Баку девушку и не в силах её забыть.

Следует особо подчеркнуть, что в аспекте воплощения замыслов и идеалов социалистического реализма производственная тема обязательно должна была доминировать над мотивами любовными, причем, как в лирике, так и художественной прозе. Надо полагать, что мимо этого законно-мерного требования не проходит и поэтесса. Так, при всём своём пылком воображении и отрешённости от дел земных, герой всё же осознаёт, что где-то рядом, в Баку или пригородах, бьёт ключом реальная, а не придуманная им жизнь азербайджанского народа…

И ветер отступил и вдруг затих,
И рыбаков встречают дети их,
И женщины, смеясь, пекут пирог,
И старики уселись на порог,
И рыбаки, покушав сдобы, спят,
А на верёвках рыбы их висят…

Поэтесса, вероятно, также не может не осознавать темпов индустриализации (напоминаем, что это стихотворение было написано в 1936 году, то есть в период размаха коллективизации на селе и производства в городах Азербайджана). Эти «шаги саженьи» органично вошли в состав сочинения А.Адалис. Устами того же собеседника, секретаря и нефтяника-буровика говорится:

Для человека создан теплоход,
Автомашина знаки подаёт,
По расписаньям ходят поезда,
Тебя, быть может, примет самолёт!

С такими мыслями герой и покидает Баку, а дилемма: производство – любовь, замкнутая канонами теории социалистического реализма, приобретает вполне обоснованный и законченный характер.

Я должен строить светлые дома,
Моя дорога твёрдая пряма, —
Не убивай меня пока, любовь,
Не допусти меня сойти с ума!

В «Бакинском стихотворении» стоит обратить внимание на строки, казалось бы, выбивающиеся из общего настроя всего проанализированного:

Не в силах я приятелей встречать,
Мне трудно на вопросы отвечать, —
Я, как прославленный поэт Гафиз,
Вдруг начинаю плакать и кричать

Стиль «Бакинского стихотворения» абсолютно не напоминает газели великого персидского поэта Хафиза, но предполагается наличие ассоциативной логической связи. Она прочитывается в следующем – четвёртом по хронологии стихотворении А.Адалис «Журавли», созданном буквально через месяц после «бакинского».

Название не только говорит об одном из центральных и излюбленных образов поэтических шедевров Хафиза, но и, принципиально совпадает по стилю и образу мышления. Так и выясняяется, что строки о прославленном певце Востока в «Бакинском стихотворении» вовсе не являются случайными; поэтесса заблаговременно предвидела (а, возможно, были готовы предварительные планы и наброски) обращение к соответствующим тематическим, семантическим, стилистическим особенностям.

Перелётные птицы – предвестники мира и покоя на земле – периодически возвращают стихотворца к лучшим воспоминаниям её молодости. Найден, как кажется, интересный творческий приём: перелёты журавлей повторяют географию передвижений самого автора. Она посещает заветные уголки Баку, делится впечатлениями с читателем и попутно меняется местами со своим басенным персонажем:

Сквозь серебряный дождь вы летите на юг, журавли!
Что могли вы узнать на беспамятном птичьем веку?
Как мне вам рассказать о жемчужине мира – Баку?

По оригинальной задумке А.Адалис, уже не журавли приносят благую весть, но сам автор словно управляет их природными инстинктами («О, вдохните воздух Баку, о, вдохните его, журавли!»). Два центральных вопроса ставятся в этом стихотворении. Первый повисает немым укором собственной судьбе, которая несправедливо обошлась с ней, не дозволив в 1936 году свидеться c «райским уголком земли – Баку»:

Вышло так, что теперь я к друзьям улететь не могу, —
Над железной дорогой в тумане видны журавли…
Мне такая печаль, что в письме написать не могу…

Второй вопрос заключается в желании А.Адалис отправить птиц в те места, которые ей ранее, то есть на протяжении 1934-1936 годов стали самыми близкими, родными. («Сотни тысяч друзей моих вдруг раскрывают глаза // Проявитесь для них, как цветущая ветвь, журавли!»). Стая журавлей в русском фольклоре и художественной литературе испокон веков считалась не осёдлой, ибо не может долгое время находиться в одном воздушном пространстве. Вся южная земля – их родное пристанище, и потому поэтесса вновь просит:

Забирайте южней, где тоскливая длится гряда,
Где журавль не бывал ещё с милой счастлив никогда,
Где пустыня была – там урчит молодая вода! –
О, глотните её, о, глотните её журавли

В своём предпоследнем послании Баку сказался особый демократизм А.Адалис, что на время ставит широкий заслон устоявшемуся, откровенно начётническому давлению со стороны официальной идеологии советского времени.

В чём же состоит этот демократизм? Прежде всего, в обращении к рядовым бакинцам, вернее, беднейшим, но честным и гостеприимным слоям населения. Пусть, по мысли автора, пролетят журавли над крестьянами с чайных плантаций («…где увидите новый засеянный чаем гектар»), «поспешат к руслам запёкшихся рек // где по сухому каньону пещерный бредёт человек». Пусть же журавли, продолжает напутствовать А.Адалис, пролетят и над теми бедняками-бакинцами, которых, к сожалению, в годы сталинских репрессий было немало, но они горды тем, что едят в поте лица добытый «чёрствый чурек». («Вот он заступ кладёт и берется за чёрствый чурек»). Финал этого замечательного стихотворения говорит о тесном слиянии человека с миром природы:

Если спросит: «Где брат мой счастливый?» — кричите: Придёт!»
Если спросит: «Не с ним ли росли вы?» — кричите:Придёт!»
Если спросит: «Где час моей славы?» — кричите:Придёт!»
Поклянитесь: «Придёт!», Поклянитесь: «Придёт!», журавли!»

Речь идёт о вековечной и образной мечте человека приобщиться к миру пернатых. Эта мысль А.Адалис в будущем далеко шагнула за рамки бакинского цикла. Характерно, что и в дальнейшем для этой мужественной женщины Баку оказался точкой приложения творческих сил, мерилом её возможностей и средоточием мечты о трудном женском счастье, выкованном в тяжёлых буднях. В заключительном стихотворении бакинского цикла, почти не встречаешь простонародных выражений. Напротив, весь поэтический синтаксис «Баку» (1939) строго подчинён идее грандиозного труда бакинцев:

На жилах взрывчатых пород
Построил свой заветный город
Неунывающий народ

Адалис рассматривает добычу нефти на философском уровне:

Пусть для кого-нибудь другого
Нефть значит только нефть… А я –
Я вкладываю в это слово
Глубинный смысл бытия

Философия и мифология в стихотворении «Баку» А.Адалис становится тем краеугольным камнем, который также определяет поэтический рисунок, или синтаксис. Она не столько подвергает текст стихотворения эстетической росписи, сколько удовлетворяет запросы сложной человеческой психики, в памяти которой откладываются наслоения многих веков.

Обычный человек, констатирует поэтесса, «из кривизны лазурных линий // на черноте мазутных луж» запечатлевает различные факты давно минувших дней:

Кто понял радуги павлиньи,
И перламутровую тушь,
Тот, превращения законы
Припоминая, видит след –
Свет жизни алый и зелёный
В останках первобытных лет!
Узорных папоротов чащи,
Луч, пролетевший по листку,
Рогатой птицы взгляд горящий
И тяжких ящеров тоску

Отталкиваясь от магических представлений, автор предполагает, что человек на многовековом пути, совершая массу открытий, преодолевал животный страх. Таким образом, сильные психологические структуры порождали в свою очередь ритуалы, то есть приводили в движение систему действий, совершённых в глубокой древности (У А.Адалис — на Востоке) по строго установленному порядку и, разумеется, в определённое время.

Формы так называемого «превращённого сознания» (а им также уделено некоторое место в поэтическом синтаксисе Адалис) являлись главенствующим механизмом коллективной памяти у восточных народов, который во многом определял жизнь людей и в XX столетии. Со временем число таких сильных психологических структур увеличивалось, они усложнялись, но всякого рода страсти и страхи как архетипы продолжали оставаться.

В такие потаённые глубины человеческой психики со всем строем литературно-философского мышления и вторгается А.Адалис. Об этом и завершающие строки её стихотворения «Баку» 1939-го года:

Дым океанов, пламя суши,
Где в миллионах тёмных лет
Горячей нефтью стали души
Тех, чей давно потерян след
Где под давлением могучим
В геологических пластах
Учились нам служить «горючим»
И страсть, и бешенство, и страх!