В.Гулиев

В начале ХХ столетия представители немногочисленных литовских (польских) татар сыграли определенную роль в общественно-политической и культурной жизни Азербайджана, особенно в истории АДР (1918-1920). Их интерес и тяга к стране, прежде всего, были связаны с общетюркским происхождением, этно-родственными связями двух народов. Конечно, шли также глубинные процессы – прогрессивные деятели Азербайджана стремились к определенной вестернизации традиционного мусульманского общества, в то время как дистанцированные от исламского мира северные тюрки были заинтересованы в т.н. ориентализации, в приобщении к духовным ценностям своих предков.

В плеяде славных представителей литовских татар имя писателя, журналиста и историка Джемиля Александровича занимает особое место. Он родился в 1883 г. в г. Слоним Гродненской губернии, в семье мелкого служащего. Образование получил в Виленском реальном училище. В 1903 году он стал студентом Императорского технического училища в Москве. С первых же лет совмещал учебу с активным участием в т.н. «мусульманском движении» России. В 1907 году издал в Москве небольшую брошюру «Первый мусульманский сборник». В 1911-1914 гг. он выступал с многочисленными публицистическими статьями и рассказами на страницах таких органов русскоязычной мусульманской печати, как «Мусульманин» (Париж), «Мусульманская газета» (Санкт Петербург), «В мире мусульманства» (Санкт-Петербург) под псевдонимом «Джим-Алиф» (начальная и последняя буква имени и фамилии араб- ской вязью) В его публикациях освещались разные аспекты жизни и быта «российских мусульман», рассматривались пути их сближения с русским обществом.

После свержения царизма интерес Дж.Александровича к «мусульманскому движению» приобретает более целенаправленный и конкретный характер – он принимает участие в Первом общероссийском съезде мусульман в Москве в мае 1917 года, активно поддерживает национальное правительство крымских татар под руководством генерала М.Сулькевича, постепенно переходит от позиции аморфного «мусульманства» к ярко выраженным пантюркистским взглядам. В октябре того же года Дж.Александрович становится представителем литовских татар в «Московском Мусульманском Народном Совете», а также избирается на пост вице-председателя «Общества Литовских Татар» в Москве и Петербурге.

К середине 1920-х годов Дж.Александрович перебирается в Баку. Тогда уже его сестра жила в Баку и была замужем за неким Ахундовым. Александрович переехал жить к ней в Баку. Здесь в скором времени он устраивается на работу научным сотрудником в Общество обследования и изучения Азербайджана – предтече Национальной Академии Наук.

Азербайджанский историк Тамилла Керимова, характеризуя личность и научную деятельность ученого, писала: «Джемиль Александрович был характерной для 1920-1930-х гг. многосторонне развитой фигурой. Он был активным общественным деятелем, одним их первых исследователей истории и культуры мусульманских народов, ученым-гуманитарием с широкой сферой интересов: краеведение, музееведение, археология, этнография. Все вышеперечисленное он успевал совмещать с написанием различных статей, заметок для научных журналов».

25 августа 1924 г. Александрович избирается действительным членом одного из ведущих отделов Общества – Азербайджанской Археографической Комиссии (Азархком), 5 марта следующего года становится заместителем председателя. Почетным председателем был академик В.Бартольд. Работой Комиссии руководил известный писатель, в будущем ректор-азербайджанец Бакинского Государственного Университета Таги Шахбази. Ученым секретарем являлся этнограф и археолог В.Сысоев.

В 1927 году полномочия Азархкома расширились, и он был преобразован в Азербайджанский комитет охраны памятников старины, искусства и природы (Азкомстарис), где и продолжил работать Александрович. В 1925-1928 гг. с научно-исследовательской целью ученый посетил ряд районов республики, принимал активное участие в археологических экспедициях, в изучении природы и природных ресурсов и опубликовал отчеты о своих исследованиях в «Известиях» Азкомстариса. Например, после объявления озера Гёй-Гёль заповедником, Александрович выступил с большой статьей о бассейне и природных свойствах этого озера, и роще на границе Азербайджана с Грузией, где росли из эльдарские сосны.

В июне 1925 г., когда комитет получил поручение изучить состояние и внести предложения по реставрации мавзолея на могиле поэта Низами Гянджеви, Александрович в сопровождении инструктора Азкомстариса И.Азимбекова предпринял ознакомительную поездку в Гянджу. На обратном пути они посетили Шемаху и ознакомились с историческими памятниками древней столицы государства Ширваншахов.

В мае-июне 1926 г. тандем Александрович – Азимбеков присоединился к экспедиции академика И.Мещанинова, которая в районе бывшей почтовой станции Ходжалы, южнее Агдама, производила раскопки курганов и других древних каменных захоронений. Иначе говоря, они стали одними из первых азербайджанских ученых, которые принимали участие в исследовании богатой ходжалы-гедабейской культуры.

Наконец, когда в октябре 1927 г. в комитет поступило сообщение, что в районе станции Хачмаз рабочими был случайно обнаружен древний могильник, и Александрович вместе с Азимбековым отправились на осмотр находки. Результаты поездки нашли свое отражение в очередной публикации автора.

В самом Баку он, как инженер и историк-археолог, изучил знаменитую Девичью башню, о которой также опубликовал две статьи. Интересно, что литовский татарин-ученый в бакинской печати выступал под двойной фамилией Александрович-Насыфи. По мнению некоторых исследователей, он специально переделал фамилию, чтобы подчеркнуть свои тюркские корни. Однако позднее появилась достоверная информация, что Насыфи — имя влиятельного татарского рода из Западной Белоруссии, к которому восходили и корни семьи литовских Александровичей.

В 1926-1927 гг. Александрович опубликовал две ценные статьи о литовских татарах в «Известиях Общества по Исследованию и Изучению Азербайджана». В первой автор дал краткий историко-этнографический очерк своего народа, а во второй провел исследование его генеалогии как неотделимой «части тюркского Востока». Как писала историк Т.Керимова, «среди работ, намечаемых к изданию Археографическим комитетом, были три работы Александровича: «История тюрков и их культура: древний период», «Краткая история Крыма» и «Сношения тюрко-татар с Литвой и Польшей».

Эти произведения можно назвать лебединой песней ученого. После 1928 года его имя уже не встречается ни в списке научных сотрудников Азкомстариса, ни в печатных изданиях Азербайджана. По информации Леона Кричинского, автора книги «Польские татары и мусульманский восток», хорошо знавшего своего коллегу, в 1931- 1932 гг. Александрович жил в Самарканде и работал, по всей вероятности, в местном педагогическом институте.

Как было отмечено выше, Александрович был одним из первых специалистов, изучавших состояние мавзолея Низами в Гяндже с историко-архитектурной точки зрения. С этой целью 19 июня 1925 года он вместе с вышеупомянутым Исой Азимбековым был командирован в Гянджу. Инициатором поездки стал народный комиссар земледелия, почетный член Общества обследования и изучения Азербайджана Дадаш Буниятзаде.

Что касается И.Азимбекова, он являлся высококвалифицированным специалистом по расшифровке надгробных эпитафий. В совершенстве владел арабским, персидским, турецким и русским языками. Свободно разбирался во всех разновидностях арабской письменности. Он расшифровал, перевел многочисленные каменные письмена на надгробиях, средневековых архитектурных памятниках Баку, Гянджи, Эривани, Шемахи, Ленкорани, Шуши, и позднее опубликовал на эту тему ряд статей в «Известиях» Общества. Был известен среди современников также как талантливый поэт.

В Гяндже к ним присоединился известный поэт и литературовед Али Назми (1878 – 1946). Работавший преподавателем азербайджанского языка и литературы в одной из средних школ города, Назми прославился как ведущий автор журнала «Молла Насреддин». Однако, несмотря на юмористическую наклонность творчества, считал себя поклонником поэтического гения Низами Гянджеви.

По информации Александровича, при выборе литературного псевдонима Назми (настоящая фамилия поэта была Мамедзаде) решил уподобить свое литературное имя хотя бы по внешнему созвучию с именем великого соотечественника – Низами.

Был и другой, не менее важный повод для привлечения Али Назми в состав присланной из Баку делегации. Дело в том, что в 1922-ом году представители гянджинской интеллигенции Мирза Мухаммед Ахундзаде, историк Джавад-бек Рафибеков и учитель Мирказым Мирсулейманзаде организовали «Комиссию Низами». Целью комиссии была реставрация гробницы поэта. Но потом комиссия поддержала совсем другое положение и, не посоветовавшись ни с кем, решила перенести могилу Низами в центр Гянджи и построить над его могилой новый, современный мавзолей и воздвигнуть памятник. С этой целью в гробнице были произведены несанкционированные раскопки и извлечены останки с целью перезахоронения.

Когда об этой нелицеприятной истории стало известно в Баку, действия гянджинских любителей старины были резко осуждены и останки поэта возвращены на свое прежнее место. А Али Назми в этом вопросе был на стороне центра – сначала резко выступил против глумления над памятью Низами, а затем принимал активное участие в осуществлении торжества справедливости.

В статье по этому поводу говорилось: «Поездку к мавзолею Низами мы совершили в обществе лица, бывшего свидетелем неудачной попытки воздвигнуть памятник Низами в городе: Али Назми, как мы узнали при посещении мечети (имеется в виду мечеть Шах Аббаса), интересовался вопросом о мавзолее знаменитого поэта настолько, что присутствовал лично при повторном погребении Шейха Низами, происшедшем после того, как разрытие могилы было опротестовано центром».

По мнению Александровича город Гянджа в его прошлом являлся традиционным центром общемусульманской цивилизации, при создании которой веками сотрудничали три этноса – тюрки, персы и арабы… В результате чего творчество Низами возникло как плод этой эклектической культурной среды. Разделяя ошибочное мнение некоторых авторов тезкире, Александрович относил творчество Низами к персидской литературе, местом же рождения поэта считал провинцию Гум на юге от Тегерана (Иран). А что касается выбора фарси как языка произведений азербайджанского поэта, автор статьи считал это с одной стороны данью существующим литературным традициям, а с другой – относительно слабой позицией тюркского языка во дворце сельджукских султанов.

Несмотря на то, что меценатами почти всех значимых произведений Низами были правители тюркского происхождения, никто из них не смог или не захотел идти против канонов вековых традиций. Однако вся жизнь поэта, несомненно, была связана с Гянджой: здесь он получил прекрасное образование, состоялся как поэт, философ, зачинатель суфийско-романтической поэзии, вырос до уровня непревзойденного мастера слова. Своеобразный мир «Пятерицы» («Хамсе») прежде всего, был связан с городской культурной жизнью и ренессансной средой Гянджи.

Поездка инженера-археолога Александровича и специалиста по прочтению надгробных эпитафий И.Азимбекова в Гянджу носила не только ознакомительный характер. Азербайджанское правительство в лице Археографической комиссии поставило перед ними конкретную задачу: «обследовать могилу Низами с целью восстановления прежнего или сооружения нового мавзолея».

Дело в том, что в 1925 году на государственном уровне было принято решение о реставрации мавзолея Низами. Так как до этого гробница поэта ни разу не была предметом специального научного изучения, на исследователей была возложена задача на месте ответить на ряд вопросов исторического, архитектурно-строительного характера, связанных с мавзолеем и могилой. Прежде всего нужно было выяснить: что требуется для приведения в надлежащее состояние последнего пристанища поэта? Текущий ремонт, основательная реставрация или вообще полная реконструкция?

В трудном 1925 году интерес к личности, творческому наследию и увековечению памяти Низами на государственном уровне в Азербайджане говорит о многом. Не секрет, что в некоторых странах мира широко муссировалась легенда о «преподнесении» Низами азербайджанской литературе И.Сталиным в 1936 году, в дни декады азербайджанской культуры в Москве.

Это при том, что еще в далеком 1903 году Фиридун-бек Кочарли в книге «Литература адербейджанских татар» говорил о «рожденном в Гяндже татарском гении Низами как о родоначальнике национальной культуры». Если наиболее смелые, национал-патриотически настроенные люди Гянджи еще в 1920-е годы из добрых побуждений собирались перенести мавзолей поэта в центр города, воздвигнуть ему памятник (второй памятник после самого народного поэта Сабира), как после этого можно говорить о привнесенности Низами в сознание, культуру и память азербайджанцев извне?

Как и следовало ожидать, Александрович нашел мавзолей Низами в почти полностью разрушенном состоянии: «О печальном состоянии мавзолея, сооруженного над останками великого поэта, много писали и говорили. Указывалось неоднократно на необходимость его восстановления». Автору статьи были известны факты о предыдущих попытках реставрации исторического памятника Гянджи. Ссылаясь на известный труд А.Бакиханова «Гюлистан-и-Ирам», Александрович говорил о благородной инициативе автора «Карабахнаме», офицера царской армии, историка и государственного деятеля Мирзы Адигезал-бека (1780–1848) реставрировать за свой счет гробницу поэта.

Однако, скорее всего это был всего лишь косметический ремонт. «Качество» обновления ясно видно также из акварельных рисунков генерального консула Каджарского дворца в Тифлисе Гусейн-хана Ризазаде. Видимо эти рисунки, сделанные в начале ХХ века автором по пути из Тифлиса в Тегеран, в какой-то период были в распоряжении автора статьи. И они дали ему возможность для досконального сравнения настоящего (т.е. 1920-е годы) вида гробницы с состоянием 20-летней давности.

По подсчетам Александровича, в 1920-х годах расстояние между центром Гянджи и мавзолеем Низами составляло где-то около четырех километров. Еще одна интересная деталь: дорога, ведущая в гробницу поэта, называлась улицей Шейха Низами.

Примечательно и другое наблюдение автора. Он пишет: «Очевидно, когда-то мавзолей Шейха Низами находился вблизи старого города, так как на расстояние на юг и восток от мавзолея приблизительно на пространстве на 10 квадратных километрах, видны следы разрушенных построек в виде небольших курганчиков».

Коренной житель, вернее, представитель местной власти, секретарь Гянджинского исполкома Камал Агаев объяснил, что после землетрясения 1139 года, новый город был построен в районе мавзолея Низами, где, понятное дело, тогда не существовало никакого мавзолея. Выходит, что первоначально гробница поэта находилась в центре жилого массива Гянджи. Однако по информации К.Агаева спустя несколько столетий произошло еще одно разрушительное землетрясение, от которого мавзолей сильно пострадал, а город снова был полностью разрушен. Жители частью рассеялись по соседним деревням, а частью обосновались на территории поздней Гянджи, в районе мечети Шах Аббаса и близлежащих территориях.

Когда сотрудники Археографической комиссии прибыли к мавзолею поэта, они вместо какого-либо постройки или отдаленного образца зодчества увидели небольшой холмик или курган. Только на северной стороне едва были заметны контуры когда-то существовавшей стены. Остальные части были навсегда погребены под землей. Дело в том, что после раскопок, произведенных экспедицией академика В.Бартольда в 1912 году, никакие консервационные работы не были произведены, а это привело к ещё большому разрушению. Как становится известным из статьи «Могила поэта Низами» самого Бартольда, в период ведения раскопок, т.е. приблизительно за 12-13 лет до посещения Александровичем памятника, минимум две стены мавзолея были в целости и сохранности. Одновременно можно было бы визуально определить внутреннее устройство культового строения, место и формы могилы и т.д.

Говоря о гробнице поэта, Александрович заостряет внимание на одной интересной, однако спорной информации, которая не встречалась в других исследованиях. Речь идет якобы об обнаружении внутри мавзолея останков другого человека – неизвестной молодой женщины: «На противоположной (северной) стороне – раскрытое погребение, из которого и были извлечены кости неизвестной девушки, по преданию, поэтессы Мехсети, племянницы поэта, похороненной в одном с ним мавзолее. Никаких надгробных плит или камней нами обнаружено не было».

В первоисточниках не встречается информация о родстве двух выдающихся мастеров слова Гянджи. Исходя из этого, можно уверенно заключить, что все эти предположения являлись слухами местного масштаба, романтическими легендами…

С другой стороны, Мехсети Гянджеви (1089 – после 1159) по возрасту была старше Низами. В разных источниках указываются разные даты ее смерти – после 1159 г., вторая половина XII века, 1181 г., даже 1206 г. В таком случае версия о погребении старшей по возрасту современницы Мехсети в склепе Низами, умершего в 1209 году, рождает некоторые безответные вопросы. По крайней мере, можно предположить, что прах поэтессы был перезахоронен здесь из другой, ранее существо- вавшей могилы. Данная информация не подтверждалась другими источниками.

Вызывают большой интерес также предположения Александровича о периоде возникновения мавзолея. Поскольку не были найдены никакие надписи на могиле поэта, или они не дошли до наших дней, трудно говорить о точной дате постройки памятника.

Но, со ссылкой на труды академика В. Бартольда и книгу «История украшателя мира Аббаса» азербайджанского историка Искандера Мунши, Александрович однозначно утверждает о существовании гробницы в феврале 1606 года, в период военного похода Шаха Аббаса I в Гянджу. Потому что по достоверным информациям сефевидских летописцев, ставка Шаха Аббаса находилась недалеко от мавзолея Низами. И по свидетельству Мунши, там были не руины, не остатки былого величия, а настоящая усыпальница поэта.

По мнению Александровича мавзолей над могилой поэта был построен вскоре после его смерти, в первой половине ХIII века. Однако протомавзолей не сохранился в своем первозданном виде даже к 1606 году. За прошедшие десятилетия куполообразная постройка ремонтировалась, реставрировалась, даже не раз частично реконструировалась.

Судя по фундаменту, и исходя из традиций классического национального зодчества, Александрович определил первичный внешний вид мавзолея в форме правильного куба, с возвышающимся круглым куполом. Строительным материалом был красный обожженный кирпич местного производства. С архитектурной точки зрения гробница была довольно простая, без всяких излишеств. При исследовании внутренней поверхности Александрович не заметил ни одного элемента орнаментальных узоров. В этом отношении мавзолей Низами проигрывал даже традиционным «кюнбезям», часто встречавшимся на старых кладбищах. В то же время осколки голубого и фиолетового изразца внутри помещения не исключали мысль о первичной внутренней отделке построения.

Подчеркивая жалкое состояние мавзолея, Александрович внутренне не соглашался с мыслью, что современники могли построить над могилой поэта какое-то бессодержательное, непонятное надгробие. XIII век был периодом расцвета азербайджанско-тюркской архитектуры. В этот и последующие века в Азербайджане были построены комплекс Дворца Ширваншахов, а также ряд мавзолеев в Карабахе, Нахчыване. Все они выделялись оригинальностью и совершенством композиции, простотой и выразительностью, долголетием и фундаментальностью.

У исследователя возник логический вопрос: если существовали такие традиции и были такие мастера, почему над могилой Низами не был возведен отвечающий его величию и славе мавзолей? Если даже когда-то был возведен, он просто не выдержал испытания временем. По мнению автора, эту историческую несправедливость следовало обязательно устранить. Поэтому он был твердо уверен в том, что не текущий ремонт или реставрация, а возведение совершенно нового, достойного имени и величию Низами надгробного комплекса явилось бы подходящим решением вопроса и достойным увековечением памяти великого поэта на долгие столетия. При этом Александрович считал необходимым при строительстве нового мавзолея использование традиций и канонов для воссоздания атмосферы XIII века.

Александрович, исходя из реалий современной ему большевистской действительности, открыто не мог говорить, но в душе мечтал о возведении над могилой Низами, прославленного как Шейха поэзии, нравственно-духовной жизни своего народа культурно-религиозного и практического комплекса – текке, как это принято было в традиционной Османской архитектуре.

Развивая свою мысль, он писал: «Место погребения великого поэта расположено на бугорке возле дороги, ведущей из Гянджи на ст.Герань, место очень видное и сухое, с хорошим грунтом, около 2,5 километров от железнодорожной линии. Как уже было сказано выше, все пространство, окружающее мавзолей, усеяно массой бугорков, остатков древнего города; эти бугры особенно многочисленны по направлению к югу. Вообще же местность довольно пустынная, так как ближайшее жилье Гей Имам (так в тексте, имеется в виду тюрбе – мавзолей) находится на расстоянии около 1,5 километра и отделено от мавзолея железнодорожной насыпью, арыками и плантациями. Это необходимо учесть, так как очевидно, что в таком пустынном месте вновь воздвигнутая постройка будет невольно привлекать к себе внимание, и у случайных путников вполне естественно может возникнуть желание найти здесь временный приют».

Азербайджанское правительство вернулось к идее строительства нового мавзолея над могилой Низами только накануне Второй мировой войны, к 800-летию поэта, а построен он был уже после окончания войны – в 1947 году. Раскопки, проведенные в 1940 году, подтвердили многие выводы и наблюдения Александровича 25-летней давности.

Во время поездки в Гянджу Александрович и Азимбеков не ограничились только описанием тогдашнего состояния надгробия и внесением предложений для будущей реконструкции мавзолея Низами. Пользуясь случаем, они ознакомились и с другими историко-архитектурными памятниками древней и средневековой Гянджи. Например, как становится известным из сообщений Джемиль-бека, в начале 1920-х годов отдельные части крепостных стен еще сохранились в центре и на берегу Гянджачая.

Мавзолей над могилой Ибрагима (VIII век) – сына четвертого (в статье ошибочно указано как пятого) имама Мухаммед Багира (по цвету купола больше известного среди народа как Гёк Имам, или просто Имамзаде) и кладбище вокруг комплекса также не ускользнули от внимания приехавших из Баку ученых. Правда, они не обнаружили древних захоронений, относящихся к VIII веку. Однако сделали эстампажи с наиболее интересных надписей.

По дороге из Имамзаде в город, на правом берегу Гянджачая, на расстоянии около километра от города, был тщательно исследован еще один исторический памятник. Это был мавзолей над могилой неизвестного народного героя, прославленного под именем «Джомерд гассаб» (в статье использована версия персидского названия памятника – «Джеван-мерди-гассаб»). Предание говорит о каком-то неизвестном молодом мяснике, который с топором в руке мужественно защищал город от врагов, был убит и удостоился сооружения мавзолея над его могилой. Именно Джемиль Александрович в 1925 году впервые сообщил научной общественности Азербайджана о существовании этого памятника. А раскопки были произведены только в 1940 году археологической экспедицией под руководством А.Саламзаде.

Другой азербайджанский ученый И.Джафарзаде на основе народных преданий назвал неизвестного мясника современником четвертого халифа Али (605 – 656 гг.). Однако ничего конкретного не говорил о периоде сооружения мавзолея. По мнению же А.Саламзаде, мавзолей «Джомерд гассаб» был построен в XVII веке.

Дж.Александрович, которому удалось раньше двух известных специалистов изучить и описать исторический памятник, так же не относил его к глубокой древности. Построенный из красного кирпича в виде восьмигранника, мавзолей, по его мнению, был облицован изнутри изразцами голубого и кофейного цвета. Внутри не была обнаружена могила, или могильная плита. Само собой разумеется, что в Гяндже после мавзолея Низами самым значительным историческим памятником, привлекавшим внимание ученых, стала мечеть Шах Аббаса.

Александрович писал: «Это довольно большое здание, увенчанное огромным куполом. Надпись на воротах относит сооружение мечети к 1015 г. (1606 г.) хиджры. Четырехугольный двор с фонтаном перед входом в мечеть, огромные платаны-чинары (обмер одного дал окружность ствола в 7,45 метра), своеобразная жизнь во дворе мечети, – все это создает оригинальный восточный колорит. Два минарета, венчающие ворота, ведущие во двор мечети, имеют до верха по 64 ступени, они построены под стиль мечети, но дата их постройки значительно позднее – 1271 г. (1758 г.) хиджры».

При тщательном исследовании И.Азимбеков обнаружил еще одно, более раннее – 1156 г. хиджры (1745 г.) надгробие, надпись на котором гласила: «Здесь покоится достойный Усейн-Кули-Хан, сын покойного Кельб-Али-Хана Зияд оглу, из династии Каджар, бегляр-бек Гянджи и Карабаха».

В пристройке к мечети, играющей роль склепа, они обнаружили надгробный камень с надписью: «Это есть могила покойного, заслужившего милость Аллаха Мамед Кули хана, сына Мамед Али-бека, да помилует его Господь. Зильхидже, 1107 (1695) год хиджры».

Вызывает удивление, что среди захоронений в мечети и пристройке не встречается могила Гянджинского правителя Джавад-хана, героического защитника города против русских. Можно предположить, что это прежде всего было связано с определенной конфиденциальностью или носило характер определенной страховки в условиях российской империи и ее наследника – советской власти. Не случайно, что могила хана была обнаружена и благоустроена только после завоевания Азербайджаном независимости.

Статья «Гянджа и могила Низами» литовского татарина, талантливого научного (ученого) сотрудника Азархкомиссии Джемиля Александровича, была одним из первых образцов азербайджанского советского низамиведения.

По материалам журнала «Литературный Азербайджан»