Ф.А.Гусейн

Шах Аббас I (1587—1629) возглавил государство Сефевидов, когда оно находилось на грани распада. Распри кызылбашских эмиров, мятежи и неповиновение центральной власти самозваных властителей, развал экономики — с одной стороны, затяжные войны и значительные территориальные потери в результате вторжения соседних государств — с другой, привели государство Сефевидов к катастрофической черте.

Взяв бразды правления в свои руки, молодой и энергичный шах Аббас I с самого начала своего правления проявил черты сильного волевого правителя. Задавшись целью восстановить Сефевидское государство в прежних границах, шах Аббас I, которому при ограниченности средств приходилось «расставлять приоритеты в деле решения столь многочисленных и серьезных проблем», сначала взялся за налаживание порядка внутри государства.

Добившись установления стабильности путем жесткого и даже жестокого подавления всяческого неповиновения, а также реформирования военной и административной систем, он обеспечил себе возможность выполнить свою главную миссию — возвращение отторгнутых от Сефевидского государства в различное время земель.

Методично добиваясь этой цели с использованием как военных, так и дипломатических средств, шах Аббас I в течение своего сорокадвухлетнего правления отвоевал Хорасан у узбекского государства Шейбанидов, Азербайджан и Ирак Арабский (позже вновь занятый османами) у Османской империи, а при поддержке англичан — порт Ормузд у португальцев.

Вместе с тем в исторической литературе с именем шаха Аббаса I связывается вопрос о согласии уступить Московскому государству азербайджанские города Дербент и Баку (впоследствии этот список пополнился и Шемахой) взамен заключения антиосманского союза и предоставления русскими военной помощи для борьбы с турками. Это обстоятельство разительно противоречит всей государственной и внешнеполитической деятельности шаха Аббаса I.

Следует отметить, что данный вопрос стал предметом дипломатических сношений в русско-сефевидских отношениях еще до прихода к власти шаха Аббаса I. В 1587 г. в Москву от имени шаха Мухаммада Худабенде прибыл Хады-бек (в русских источниках его именуют Анди-беком), который, как свидетельствуют русские источники, и предложил Москве от имени сефевидских властей эту сделку.

В русской историографии об этой миссии впервые упоминает Н.М.Карамзин. Он пишет, что «Шах Годабенд (Худабенде) предложил ему (царю Федору) изгнать турков из Баку и Дербента, обязываясь уступить нам в вечное владение сии издавна Персидские города, если и сам возьмет их».

П.Бушев, посвятивший основательный труд истории дипломатических отношений между Московским и Сефевидским государствами, на основе тщательного изучения архивных документов утверждает, что Карамзин основывался «очевидно, на каких-то фондах Посольского приказа — то ли польско-литовского, то ли австрийского».

Он также апеллирует к С.А.Белокурову, который на основании материалов «Сношения с Грузией» за 1587 г. сообщает о прибытии к царю гонца Анди-бека от кызылбашского шаха Худабенде: «…а в грамоте шах писал, чтоб Государь был с ним в дружбе и в любви и в ссылке, как были отцы их и деды и прадеды».

По поводу этого сообщения Бушев справедливо замечает, что «в грамоте шаха нет ни слова о совместных военных действиях против турок и об обещании шаха за военную помощь передать Русскому государству Дербент и Баку, как об этом пишет Н.М.Карамзин».

Таким образом, прямых письменных документов, которые бы свидетельствовали, что предложение военного союза на условии уступки русской стороне Дербента и Баку исходило непосредственно от сефевидского шаха, не сохранилось. Эти утверждения основываются в лучшем случае на косвенных документах, на документации последующих дипломатических миссий, осуществлявшихся между двумя государствами.

Прежде всего, это русское посольство во главе с Г.Б.Васильчиковым (1588— 1589) и посольство от сефевидского двора во главе с Бутак-беком и уже упоминавшимся выше Хады-беком (1589—1590). Данные этих источников, в частности документов, отражающих содержание переговоров Бутак-бека с представителями московских властей, свидетельствуют, что русская сторона, ссылаясь на Хады-бека, относила инициирование этого предложения к сефевидской стороне, хотя последняя это оспаривала.

Видимо, именно эту косвенную документацию имел в виду и Бушев, когда писал, что «достоверность предложений Анди-бека о Дербенте и Баку доказана документально, а о военном союзе может быть подтверждена только косвенно».

Но эти же источники как раз свидетельствуют, что вопрос инициирования уступки городов Ширвана на первых порах серьезно оспаривался сефевидской стороной. Тем не менее, ряд авторов, основываясь именно на посольстве Хады-бека, также приписывают инициирование вопроса возможной уступки прикаспийских городов шаху Мухаммаду Худабенде, или же его преемнику шаху Аббасу I.

Бутак-бек, прибывший в Москву в мае 1590 г. в сопровождении Хады-бека, в переговорах с русскими боярами «пытался опровергнуть факт инициативы иранской (сефевидской) стороной вопроса военного союза против Турции», на что, по словам Бушева, указывает и иранский историк Моэзи.

Отмечая также, что «посол Бутак-бек не остановился перед дезавуированием предыдущего шахского посла, своего товарища по посольству — Анди-бека». Он обвинил переводчиков русской стороны в неправильном переводе его речи, сказав, что посланник Анди-бек «говорил не по государя нашего веленью, или толмачи не умели вытолмачить [правильно]…».

На это московские бояре заявили Хады-беку, что во время приема в ответной полате в ходе его первого визита в Москву он от имени шаха предложил русскому царю союз против «недругов» и просил прислать войско с «вогненным боем», потому что шах намерен отвоевать у турок города Дербент, Баку, Шемаху, Ширван, а, отвоевав, уступить русским Дербент и Баку, а остальные взять себе.

Под давлением русской стороны Бутак-бек, по замечанию Бушева, «безответственно» заявил, что шах Аббас готов уступить русскому государю не только эти два города, но и прочие города, занятые турками. Таким образом, вышеназванное предложение было сделано Хады-беком в ходе своего первого визита в Москву в устной форме, в грамоте же шаха, как отмечает Бушев, ничего по этому поводу не было.

Отсутствие письменного свидетельства того, что инициатива заключения антиосманского военного союза на условии уступки Московскому государству Дербента и Баку исходила от сефевидской стороны, можно было бы объяснить широко распространенной в то время дипломатической практикой, когда ценная информация во избежание ее попадания в руки третьей стороны не фиксировалась письменно, а передавалась посланником на словах, в данном случае через гонца Хады-бека.

Однако обстоятельства, связанные с миссией Хады-бека, дают основание полагать, что отсутствие письменного свидетельства об уступке Московскому государству азербайджанских городов, сделанной Хады-беком от имени шаха Мухаммада Худабенде, объясняется не столько соображениями конспирации, сколько тем, что у сефевидских властей, по меньшей мере не было четкого намерения отказываться от названных городов в пользу северного соседа.

О сомнительности того, что инициатива уступки Московскому государству Дербента и Баку взамен заключения антиосманского военного союза исходила непосредственно от сефевидского двора, свидетельствует эпизод, описанный Васильчиковым — главой русской делегации, которую царский двор, воодушевленный посольством Хады-бека, спешно снарядил в столицу Сефевидского государства. Этот эпизод свидетельствует о том, что у Хады-бека были серьезные опасения относительно реакции сефевидских властей на проведенные им в Москве переговоры.

По словам Васильчикова, Хады-бек предлагал написать, что шах Мухаммад Худабенде посылал его к русскому царю с предложением выслать войска в Дербент и Баку с тем, чтобы совместно с сефевидскими войсками отвоевать их, а после уступить их сефевидскому шаху.

Из изложения Васильчикова выясняется, что Хады-бек, узнав о восшествии на престол в Сефевидском государстве шаха Аббаса I, пытался отказаться от того, о чем заявлял от имени шаха Мухаммада Худабенде на приеме у царя Федора. Бушев объясняет перемену в позиции Хады-бека тем, что тот не знал примет ли шах Аббас линию отца в отношении уступки Москве Дербента и Баку.

Столь странное поведение Хады-бека создает впечатление, что предложение заключения военного союза с Московским государством на условии уступки ему прикаспийских городов было на самом деле некоей авантюрой, которая, по всей видимости, была затеяна определенными кругами «за спиной» сефевидских властей. Выражаясь конкретнее, Хады-бек, прибывший в Москву как представитель сефевидского двора, воспользовавшись своей миссией, выражал интересы какой-то определенной группы, которая в условиях анархии в кызылбашском государстве пыталась проводить закулисную игру.

Возникает вопрос: чьи в действительности интересы представлял Хады-бек и кому был выгоден военный союз с Московским государством именно на условии уступки Дербента и Баку, что фактически означало утверждение Московского государства в прикаспийском регионе?

Обратимся к личности Хады-бека. Известно, что он был племянником влиятельного гилянского купца Хаджи Хасана, неоднократно бывавшего в Астрахани и являвшегося доверенным лицом гилянского правителя Ахмед-хана. С учетом событий, происходивших в рассматриваемый период в Гиляне и сепаратистской политики правителя этой области Ахмед-хана, появление при московском дворе в смутный для кызылбашского государства период представителя гилянских властей не кажется случайностью.

Гилянские правители в стремлении к самостоятельности и противостоянии центральной власти всегда искали поддержки иностранных государств. Ориентация гилянских властей на Москву в рассматриваемый период была обусловлена, прежде всего, экономическими интересами.

Гилян в те времена являлся одним из основных производителей самого ценного экспортного товара — шелка-сырца и самой богатой провинцией Сефевидского государства. С активизацией международной торговли по Волжско-Каспийскому пути значение и место Гиляна значительно усилилось, и у гилянских купцов появилась возможность вести торговлю с западными странами напрямую.

К последней четверти XVI в. торговая деятельность между двумя государствами приобрела достаточно оживленный и налаженный характер. Все это сулило гилянским правителям большие экономические выгоды. Но ситуация изменилась, когда Османская империя в ходе османо-сефевидской войны 1578—1590-х гг., заняв практически весь Южный Кавказ, укрепилась в Ширване. Утверждение в регионе третьего государства ущемляло интересы и русской, и сефевидской сторон, особенно было невыгодно Гиляну — появилось реальное препятствие для прямых торговых контактов с русскими купцами.

Затянувшиеся османо-сефевидские войны кроме всего прочего привели и к нарушению нормального функционирования торговых путей, росту разбоя и грабежей на караванных путях, а из-за участившихся нападений пиратов на купеческие суда приходилось плыть вдоль восточных берегов, малонаселенных, неудобных и опасных. В сложившейся ситуации для гилянских правителей было бы выгодно, чтобы прикаспийский регион был под контролем Московского государства.

Возможно Хады-бек, прибывший в Москву как посланник сефевидского двора, предлагая русской стороне уступку прикаспийских городов Дербента и Баку взамен заключения антиосманского союза, действовал по поручению гилянских властей.

Если предположить, что в инициировании вопроса уступки Московскому государству азербайджанских городов изначально были замешаны сепаратистски настроенные гилянские власти, то возникает вопрос: почему сефевидская сторона, поначалу отрицавшая, что предложение это исходило от нее, впоследствии под нажимом русского правительства не только не стала оспаривать этого, но даже обещала «поступиться» не только Дербентом и Баку, но и Шемахой. Уступка городов предполагалась как компенсация за оказание русскими военной помощи сефевидам в войне с османами.

Шах Аббас I же, вопреки установившемуся представлению о стремлении к заключению союза с Московским государством в войне против султанской Турции, в действительности стремился заключить мир с османами. Проводя переговоры с Высокой Портой о прекращении войны и заключении мира, шах Аббас I одновременно продолжал заверять Московское государство, заинтересованное в продолжении османо-сефевидской войны, в намерении заключить с ним военный союз.

Когда же подписание мирного договора между сефевидами и османами стало фактом, сефевидский двор стал убеждать правительство Бориса Годунова, что мир этот носит временный характер. И хотя в утверждении о временном характере мира с османами шах Аббас I был искренен, поскольку, как и рассчитывал, использовал мирную передышку для мобилизации сил и возобновления войны с османами, его отношение к Москве нельзя было назвать доверительным.

Почему же шах Аббас, добиваясь заключения мирного договора с Турцией, все-таки вел разговор о военном союзе с Московским государством и обещал ему за военную помощь в войне против турок отдать Баку и Дербент? Бушев предполагает, что очевидно, потому лишь, что (шах Аббас) хотел получить дополнительные козыри в трудных переговорах побежденного с победителем — Турцией. Тем более, что обещал отдать то, что не находилось в его руках.

Есть мнение, что шах Аббас I, проводя двойственную политику в отношении Московского государства, руководствовался иными соображениями. Дело в том, что русские власти, еще при царствовании Ивана Грозного начавшие политику экспансии и активного проникновения на юг, в условиях османо-сефевидской войны 1578—1590-х гг. целенаправленно добивались утверждения своего влияния в регионе Южного Кавказа.

Реализуя свои планы в этом направлении, Московское государство добилось от кахетинского царя Александра II принятия русского подданства. Кахетинские цари до подчинения их османами традиционно были вассалами сефевидского двора, поэтому сефевидские власти не могли оставаться равнодушными к факту принятия ими русского подданства.

События, происходившие примерно в это же время в Гиляне, мятеж Ахмед-хана, его обращение к русской стороне за покровительством создавали угрозу повторения грузинского прецедента и в Гиляне. На реальность такой нежелательной для Сефевидского государства перспективы указывало то, что обращение Ахмед-хана за помощью нашло отклик у русских властей.

Известно, что посол гилянского Ахмед-хана Хаджи Хасан, прибывший в Москву одновременно с послами от шаха Аббаса I Бутак-беком и Хады-беком в мае 1590 г. и «милостиво принятый в Кремле», вернувшись, доставил Ахмед-хану «благоприятные» вести (из Москвы).

Вслед за Хаджи Хасаном «царь Ахмед-хан», как его именовали русские архивные документы, стремясь «заполучить себе покровителя в лице московского царя», и ища «спасения от неизбежной расплаты за свою измену» сефевидскому престолу, летом 1591 г. направил в Москву отдельное посольство во главе с видным гилянским купцом Тюркемилем.

На приеме у царя Федора в мае 1592 г. он от имени Ахмед-хана просил царя Федора, чтобы он взял его под свое покровительство. В ответ на эту просьбу Тюркемилю от имени царя было заявлено: «Мы…гилянского Ахмета царя хотим держати в своем жалованье и пожалуем и учнем к нему посылать своих служилых татар».

Таким образом, каждый из перечисленных факторов при сохранении внешнего миролюбия в русско-сефевидских отношениях был чреват весьма серьезным конфликтом. Однако Сефевидское государство, невзирая на источники напряженности, в отношении Москвы придерживалось достаточно сдержанной политики. Шах Аббас I, избегая обострения отношений, при всех существовавших разногласиях избрал в отношении Москвы тактику дипломатического лавирования.

Шах Аббас I до поры до времени внешне игнорировал или даже подыгрывал экспансионистским устремлениям русского правительства, используя их для реализации своих планов. Сказанное в первую очередь относится к притязаниям русской стороны на азербайджанские города.

Согласие сефевидской стороны на уступку городов, отраженное также в грамоте шаха Аббаса I, отправленной с Бутак-беком, можно расценить как дипломатическую отписку, рассчитанную на поддержание лояльных отношений с Московским государством в условиях неблагоприятных внутри- и внешнеполитических факторов.

В числе неблагоприятных факторов наиболее остро на тот момент стояла гилянская проблема. Опыт русско-сефевидских дипломатических сношений в рассматриваемый период дает возможность проследить, как в ходе урегулирования ситуации в Гиляне шах Аббас I, учитывая планы московского правительства в отношении этой области, искусно манипулировал вопросом уступки городов. Это вполне отчетливо иллюстрируют две дипломатические миссии, направленные сефевидскими властями в Москву — во главе с гонцом Каем в 1591 г. и купчиной Хаджи Хосровом в 1592.

Привлекает внимание тот факт, что гонец Кай был отправлен в Москву летом 1591 г., то есть примерно в одно время с Тюркемилем. Есть мнение, что отправка Кая в Москву была попыткой сефевидских властей отвлечь Московское государство от Гиляна, задействовав вопрос уступки городов.

Во время приема в Посольском приказе Кай заявил, что шах уступает города Дербент и Шемаху, и чтобы русский царь прислал туда свои войска. Действуя по поручению шаха Аббаса I, Кай словно заманивал русских в Ширван, убеждая, что «места [эти] великие, а ныне стоят даровые, потому что людей в них мало, а от Терки всего днищ с пять».

Возможно этой приманкой он пытался столкнуть русских с османами и отвлечь как тех, так и других от ситуации в Гиляне. Уместно также отметить, что предложение шаха московским властям не нашло письменного отражения в грамоте шаха Аббаса I, отправленной с Каем, а было передано последним на словах. Все это еще раз подтверждает, что шах Аббас I при реализации собственных планов всего лишь играл на притязаниях Москвы на вышеназванные города.

После урегулирования гилянской проблемы для сефевидской стороны не было причин продолжать дипломатическую игру с уступкой городов. Поэтому сразу же после успешного завершения похода в Гилян и восстановления здесь своей власти в мае 1592 г., шах Аббас I, направляя в Москву очередного своего посланника Хаджи Хосрова, выступившего в путь в мае 1592 г., то есть еще до возвращения гонца Кая, наделил его исключительно торговыми полномочиями. Что касается вопроса заключения антиосманского военного союза и уступки городов, то он ни в какой форме им не затрагивался.

Если для Сефевидского государства заключение с русскими антиосманского военного соглашения и связанный с ним вопрос уступки городов был всего лишь дипломатической игрой, то русская сторона была настроена решительно и, видя уклончивость Сефевидов, перешла к более решительным шагам.

В 1595 г. русский двор отправил к шаху весьма представительное посольство в составе 75 человек с конкретной целью: добиться от шахского двора заключения военного соглашения.

Проект военного соглашения, в котором обговаривались детали будущего военного союза, обязывал шаха Аббаса I отвоевать у турок в союзе с русскими войсками захваченные города и уступить Москве Дербент, Шемаху и Баку и после этого «великому государю Аббас шахову величеству в те городы не вступатися».

Зная об уклончивости шаха Аббаса I в данном вопросе, русское правительство в специальном документе под названием «Наказ послам», которым неизменно снабжались  послы, оговаривало всевозможные детали того, как действовать русским послам, добиваясь от шаха Аббаса I подписания «докончальной грамоты».

Докончальные грамоты царя Федора и шаха Аббаса I, в которых впервые в письменном виде зафиксирована претензия Русского государства на город Шемаху, обговаривали также и торговые отношения между двумя государствами.

Отдельно послы были проинстуктированы насчет того, как действовать в случае, если шах или его окружение начнут утверждать, что Хады-бек «говорил о соединенье и о укрепленье не по шахову приказу, а затеяв собою».

Однако печальная судьба, постигшая русскую делегацию, перечеркнула старания русской дипломатии. Ввиду гибели послов, когда просто некому было «править посольство» перед сефевидскими властями, оставшиеся члены русской делегации решили, что в такой ситуации лучше не вручать сефевидским властям привезенные грамоты. Таким образом, невзирая на требования шахских представителей, члены русской миссии утаили от них «докончальные грамоты».

Анализ русско-сефевидских дипломатических сношений в конце XVI — начале XVII века свидетельствует, что обещания сефевидской стороны об уступке городов во-первых, были юридически безосновательными, поскольку в указанный период города эти находились под властью османов, и Сефевидское государство было неправомочно распоряжаться ими; во-вторых, были не более чем дипломатическим маневром, предпринятым сефевидской стороной в ответ на притязания Московского государства; в-третьих, были несостоятельными уже потому, что для обсуждения столь серьезных вопросов как заключение антиосманского союза и связанный с ним вопрос об уступке городов, требовалась отправка со стороны Сефевидов представительного посольства, чего неоднократно требовала и русская сторона.

Однако в указанный период в числе прибывших к московскому двору представителей Сефевидского государства не было ни одного чиновника в ранге посла. Хады-бек, как уже отмечалось, происходил из купеческой гилянской семьи, Бутак-бек был птичником шаха, Кай был всего лишь гонцом без каких-либо прав на ведение дипломатических переговоров, Хаджи Хосров был купчиной.

Таким образом, можно утверждать, что вопрос передачи азербайджанских городов Московскому государству был дипломатично использован шахом Аббасом I в реализации собственных планов, которые в действительности не предполагали добровольную уступку этих городов другому государству.

Политика шаха Аббаса I в вопросе заключения военного союза с Московским государством на условии уступки городов весьма показательна – это яркая иллюстрация той характеристики, которая была дана деятельности шаха Аббаса I его придворным историком Искендер-беком Мюнши и на которую ссылается в своей статье известный канадский исследователь истории Сефевидского государства Роджер Сэйвори.

Сэйвори со ссылкой на Мюнши, отмечает, что главными среди причин почти безпроигрышной серии военных успехов шаха Аббаса были осторожность и предусмотрительность.

Благодаря своему политическому чутью сефевидскому правителю со временем удалось разрешить в свою пользу практически все конфликтные вопросы, существовавшие в отношениях с северным соседом, в том числе отвести его притязания на азербайджанские города, не вступая при этом в конфронтацию.

По материалам журнала «Вопросы Истории»