Э.Зейналов

Даже в условиях «обострения классовой борьбы» в СССР были особо караемые «преступления», совершенные коммунистами внутри Коммунистической партии против ее руководства. Казалось бы, одну группу членов партии не устраивал ее лидер — причем здесь государство и его карательные органы? Тем более в случаях, когда недовольные даже не покушались на «святая святых» — необходимость классовой борьбы и диктатуры пролетариата, а лишь на способ или темпы их осуществления?

Однако в условиях однопартийности, установленной большевиками, сомнение в вожде воспринималось как покушение на систему и подпадало под «политическую» статью 58 Уголовного кодекса. И в Компартии еще с весны 1921 г. был установлен запрет на создание фракций, т.е. диктатура партийного большинства. В Азербайджане блюсти единство партии стало обязанностью как партийного контроля — Контрольной Комиссии АКП(б), так и спецслужб — Азербайджанского Главного Политического Управления (АзГПУ).

Но вместо борьбы с бюрократией, ЦКК сама стала инструментом для давления на рядовых партийцев. Чтобы остаться членом партии и не подвергнуться ссылке или тюрьме, от оступившихся требовались раскаяние и искренность показаний, что подразумевало отказ от своих убеждений и донос на товарищей по борьбе. Между ЦКК и АзГПУ установился обмен информацией об оппозиционерах.

Еще задолго до «Большого Террора» партийные органы могли без всяких юридических формальностей следить за критиками ЦК с помощью спецслужб.

Доносящие в ЦКК «честные коммунисты», в свою очередь, фактически расширяли агентурный аппарат спецслужб. Это отражало убеждение большевиков, что «хороший коммунист в то же время есть и хороший чекист» (слова В.Ленина в 1920 г.).

Один из видных членов ЦКК Сергей Гусин (Яков Драбкин) в 1925 г. даже обратился к делегатам XIV съезда ВКП(б) с прочувствованным призывом: «Я не предлагаю ввести у нас ЧК в партии. Но я думаю, что каждый член партии должен доносить«.

Он, кстати, успел стать свидетелем того, как его дочь, будущую писательницу Елизавету Драбкину в 1928 г. за троцкизм исключили из партии и принудили к покаянию. На свое счастье, он не дожил до ее ареста в 1936-м в Баку… Против оппозиционеров применяли методы полицейской провокации: коммунистов-агентов АзГПУ внедряли в троцкистские ячейки. Собрав улики, под видом «сознательных большевиков» они сделали официальные заявления в ЦКК.

В Баку осенью 1927 г. целью провокаторов была т.н. «Объединенная оппозиция», в которую вошли несколько левых групп (троцкисты, зиновьевцы и сапроновцы), недовольных засильем бюрократии и внутрипартийным режимом.

В Москве эти группы не всегда ладили между собой, но не в Баку. Троцкисты Махмуд Ханбудагов, Алекпер Бабаев, Федор Полтев, Гайк Саркисов, зиновьевцы Али Мамедлинский, Петр Каневский, Трифон Крылов, Саркис Даниелян, сапроновцы Юсуф Гасанов, Мария Корхина, Арто Оганезов, Дагмара Зейц, как и более 700 их товарищей были одержимы идеей, что замена Сталина на Троцкого сможет что-то существенно поменять в охваченной кризисом и классовыми конфликтами стране.

Они выступали на собраниях, тиражировали и распространяли документы, среди которых было и запрещенное «Завещание Ленина» с советом заменить Сталина на посту генсека партии. Это был их вклад в дискуссию перед XV съездом Компартии. При этом ЦК ВКП(б) опубликовал свои тезисы, но счел недопустимым публикацию политической «Платформы» оппозиции. В борьбе с оппозицией были применены административные ресурсы.

В партийных организациях Баку оппозиционеров снимали с руководящих постов, не давали выступать на собраниях, не делегировали на Бакинскую конференцию.

Так, на собрании Бакинского актива из 2 тыс. коммунистов было всего 9 оппозиционеров, и то проникших по чужим приглашениям. Их освистывали и не давали выступать. Это было одной из причин, почему оппозиция перешла к нелегальным методам работы. Из Москвы бакинцам привозились самые свежие документы оппозиции. В бакинских троцкистских кружках секретные документы ЦК ВКП(б) обсуждали раньше, чем они поступали в парторганы. Для их тиражирования троцкисты впоследствии организовали свою типографию, где были печатающие машинки и шапирограф.

По версии следствия, организатором типографского дела выступила К.Ханбудагова-Исаева. О.Байрамов и В. Даниэльян хранили множительную технику. П.Пахомов и другие печатали на машинках. Журналист Б.Багирзаде занимался переводом оппозиционных документов на тюркский (азербайджанский) язык.

По мере «дискуссии» на оппозиционеров был накоплен довольно серьезный «компромат». 17 сентября 1927 г. Президиум Контрольной Комиссии АКП(б) создал специальную комиссию, которая к 4 октября пришла к выводу о фракционной работе ряда оппозиционеров.

В первую очередь досталось ячейке из 9 оппозиционеров Швейной фабрики им. Ленина во главе с Юсуфом Гасановым. Ячейка провела единственное заседание, где выбрали бюро, председателя и секретаря, и обсудили план работы. Сразу после этого ее «сдал» кто-то из своих.

На допросе без всякого физического воздействия сознались и раскаялось 6, включая «секретаря» Кылыджа Сафарова.

Твердо держался лишь Ю.Гасанов, который отказался давать показания и каяться. 4 октября 1927 г. он был исключен из партии. 16 октября 1937 г. по приговору тройки при УНКВД по Дальстрою его расстреляли. По сути, единственным его «преступлением» было то, что он не отказался от своих взглядов. Впрочем, позднее дошла очередь и до покаявшихся. Так, «секретарь» К.Сафаров, отделавшийся предупреждением, был арестован за троцкизм в 1936 г., получив 5 лет лагерей в Воркуте.

Оппозиционные ячейки были обнаружены КК в Баилово-Биби-Эйбатском и Городском районах Баку. И здесь тоже нашлись внезапно «прозревшие» оппозиционеры — Рихтер, Сонькин, Гладков, Бушев, Шабанов… Однако основная масса оппозиционеров держалась более стойко и умело, чем швейники.

Грамотный отпор КК получила от зиновьевца Али Мамедлинского. Он вступил в партию в 15 лет и 4 года отработал в Ленинграде, откуда по распоряжению С.Кирова был выслан в феврале 1926 г. за участие в оппозиции. Секретарь Бакинского Комитета (БК) Левон Мирзоян хотел подкупить молодого активиста: его назначили членом Баксовета и заведующим Агитпропотделом Завокзального райкома АКП(б), однако он не «исправился». В июле 1927 г. его вывели из райкома. На заседании Бакинского партактива секретарь ЦК А.Г.Караев даже объявил его секретарем параллельного троцкистского БК…

На заседании КК, в ответ на обвинение во фракционности, Мамедлинский рассказал о той реальной «групповщине», которая тогда сложилась вокруг Мирзояна. Сторонники последнего при закрытых дверях обсуждали грызня в руководстве и оценивали «национальных работников» (т.е. этнических тюрок) с точки зрения лояльности к Мирзояну. За противниками Мирзояна велась слежка. Все сказанное Мамедлинским в дальнейшем подтвердилось и получило название «групповщины»…

«Я лично такие собрания, такие совещания без всякого оформления, без всякого фиксирования, по заранее намеченному списку рассматриваю ни более, ни менее как фракцию»,- заявил Мамедлинский. Он признал, что собрания троцкистов — формально «фракция». Но задался естественным вопросом: почему, в таком случае, «когда Мирзоян собирает — это не фракция?»

Он также перечислил, как ему, члену райкома партии, не давали слова на собраниях, не напечатали его «вполне безобидную статью» и исключили из райкома с нарушением устава, что признал даже глава ЦКК ВКП(б) Е.Ярославский. Оправдывая методы оппозиции, Мамедлинский заявил, что «после этого надо с бою брать слово, отстаивать свое мнение».

Впрочем, делу это не помогло, и Мамедлинского, Гасанова и еще 9 оппозиционеров исключили из партии. Следуя инструкциям от зиновьевцев, которые капитулировали еще на съезде, Мамедлинский впоследствии подал заявление об отходе. В марте 1928 г. его восстановили в партии со строгим выговором. Это не спасло его от преследований. В конце концов, он был расстрелян 28 июля 1941 г. на расстрельном полигоне «Коммунарка» под Москвой.

Ну, а что же троцкисты? Они продолжили свою деятельность в подполье. Их Московский центр прислал в Баку бывшего секретаря БК Саркиса (Даниэляна), который привез инструкции и литературу, в частности, нелегально изданные экземпляры «Проекта платформы большевиков-ленинцев (оппозиции)». Под платформой, не дожидаясь начала дискуссии, начали собирать подписи, в том числе и в Баку. Здесь подписавшихся под платформой было не менее 40 человек, а прочитали ее сотни коммунистов. Но подписи под платформой и другими документами оппозиции, помогли лишь ЦКК, «засветив» активных оппозиционеров.

В декабре 1927 г. XV съезд Компартии поставил троцкистов и децистов вне закона, как «контрреволюционеров». Исключение из партии за оппозиционные взгляды, как правило, влекло за собой ссылку в Сибирь или Среднюю Азию. После первых репрессий началась волна вынужденных отказов от взглядов. Часто этот «отход» был лишь маневром.

Репрессии подстегнули оппозиционеров: в феврале 1928 года они создали Бакинский Центр. Он сколотил актив, связался с Московским и Тифлисским центрами оппозиции, ссыльными, выделил организаторов нелегальных кружков, создал кассу по сбору денежных взносов, печатал листовки, создал типографию и т.д.

В течение 1928 г. этот центр трижды полностью арестовывался и восстанавливался в новом составе. В 1929 г. АзГПУ пришло к выводу, что центра больше нет… Во всех этих расправах локоть к локтю с чекистами действовала партийная «инквизиция» в лице ЦКК. В 1927-28 гг. оппозиционеры еще по старой памяти называли ее председателя Плешакова «Мишей».

Но времена товарищества прошли безвозвратно. В Москве член ЦКК Сольц заявил в 1927 г. одному из оппозиционеров, что их будут гильотинировать, как когда- то якобинцев. Тогда это казалось страшной и неуместной шуткой. Но Большой Террор показал, что реальность куда страшнее.