Один из известных ученых XX века в области почвоведения, Мамед Эмин Салаев занимает особое место в азербайджанской науке. Богатое научное наследие, оставленное Салаевым, вывело его в ряды ведущих ученых-почвоведов мира.
Науке почвоведения он посвятил свыше 60 лет. За время своей научной деятельности он написал 106 научных работ и составил до 90 карт.
Первую монографию «Почвы Азербайджанской ССР», написанную с участием Г.Алиева, С.Захарова, Н.Алекперова и М.Салаева можно и вправду считать достижением ученых-почвоведов. Данная книга стала первым зеркалом азербайджанского почвоведения.
О том, какой вклад в развитие почвоведения не только в Азербайджане но и во всем СССР внес Мамед Эмин Салаев, красноречиво свидетельствуют воспоминания сотрудника Пущинского научного центра РАН, заслуженного деятеля науки РФ, доктора сельскохозяйственных наук, профессора Игоря Николаевича Степанова:
Как Мамед Эмин Салаев мирил практиков и теоретиков
Будучи выпускником кафедры физики и мелиорации почв Московского университета, в конце 1959 г. я был направлен по распределению в Почвенно-мелиоративный отдел института «Азгипроводхоз» (Баку). Руководил отделом П.С.Панин, который сделал из меня, как мне кажется, хорошего почвоведа-полевика. Чему способствовало освоение нового метода картографирования — пластики рельефа. Месяцами я проводил полевую почвенную съемку на обширных целинных землях Кура-Араксинской низменности (Ширван, Карабах, Мугань), а затем за короткое время в Баку писал отчеты.
Большое дело быть практиком. Приезжаешь впервые на целину, чтобы сделать съемку и добыть фактический материал по почвам, грунтам, грунтовым водам, растительности для проектировщиков. Через год-два при повторном посещении той же местности, вместо целины видишь хлопковые поля, древесные насаждения, каналы, дренажно-коллекторную сеть, дороги, поселки. Охватывает чувство гордости за практический вклад в дело развития экономики республики.
С этой позиции, еще молодые и неопытные в жизни, мы — начинающие почвоведы, с пренебрежением относились к ученым-почвоведам. Нам казалось, что они не занимаются нужным делом, а разрабатывают какие-то никому ненужные теории. Примерно так же, но противоположного мнения, придерживались ученые относительно нас — производственников. Якобы ничего они не могут, кроме того, как описать разрез, провести почвенные границы и отобрать для анализа образцы. Другое дело — осмыслить собранный фактический материал. Но этого практики не могут, они по шаблону лишь описывают в своих отчетах собранные факты, не вникая в суть явлений.
Так появилось противостояние «производственники — ученые», которое могло вылиться или во вражду, или в дружеские отношения, если бы в этом процессе не было бы мудрого звена из действительно настоящих ученых — «золотой почвенной элиты» — В.Р.Волобуева, М.М.Салаева, Г.А.Алиева. Благодаря их умному и доброму отношению к ученой и инженерной молодежи создалось то сообщество, которое сделало почвенную науку Азербайджана одной из передовых в 1960-1990 годы советской власти.
Связь между нами, молодыми почвоведами-полевиками и учеными Института почвоведения Академии наук Азербайджана постепенно крепла и превратилась в научное чудо. Особенно этому способствовал Мамед Эмин Салаев. Он тонко чувствовал природу, а еще больше молодежь. Со мной он провел многочасовые беседы не только о почвах, но и необходимости ученым и практикам понимать друг друга, уважать мнение каждою, не спорить без толку, а совместно выезжать в поле для проверки выдвигаемых той или иной стороной положений почвоведения.
В.Р.Волобуев был занят научно-общественной работой на посту вице-президента Академии наук Азербайджана и выполнением многочисленных ответственных заданий Академии наук СССР. Так же был занят научно-общественной работой директор Института географии Азерб. ССР Г.А.Алиев. Их не хотелось беспокоить, да и трудно было добиться встречи с ними для научных разговоров.
Только М.М.Салаев, скромно выполнявший работу заведующего лабораторией, был доступен для разговоров на научные и производственные темы. Он обладал даром внимательно выслушать собеседника, несмотря на его молодость или некомпетентность в некоторых вопросах, а также не менее ценным даром — логически мыслить и критически философски рассуждать на заданную тему. Он был доброжелателен к приходящим к нему людям. Поэтому к нему люди шли, как местные, так и приезжие издалека, из Москвы и других научных и производственных центров бывшего СССР. Обсуждались разные вопросы. Вопросы решались разные, простые и сложные, имеющие частный характер или общенаучный.
Две важные проблемы почвоведения 1960-х и решение М.Э.Салаева
Мне запомнилось обсуждение М.Салаевым со мной, тогда еще начинающим молодым специалистом, двух важных для науки и практики почвоведения проблем. Первая проблема касалась способа изображения форм почвенных ареалов на картах, а вторая — наименования равнинных и предгорных почв Кура-Араксинской низменности сероземами или серо-коричневыми.
Как известно, В.Р.Волобуев предложил в 1949 г. картировать почвенный покров методом пластики рельефа, когда контуры почвенных тел на картах принимали древовидную (потоковую) форму. Этим способом пользовались почвоведы института «Азгипроводхоз». Блестящими мастерами этого способа были П.Панин и С.Аристов, которые обучали молодых специалистов составлять карты методом пластики. Все почвенные крупномасштабные карты в 1960-ые годы, разработанные институтом «Азгипроводхоз», были выполнены именно этим методом.
В то же время институт Почвоведения Азербайджанской академии наук, в котором работал автор этого метода В.Р.Волобуев, пользовался другим способом изображения почв на картах. Ученые Института почвоведения брали в «Азгипроводхозе» исходные полевые почвенные карты, выполненные методом пластики рельефа, и преобразовывали их в свои карты, на которых древовидный узор исчезал и заменялся изолированными элементарными почвенными ареалами — ЭПА. Сложность проблемы состояла в том, что в те годы различий между картографическими образами, составленными методом пластики и методом элементарных ареалов никто не замечал.
Это я сейчас, спустя 50 лет, говорю об этом так спокойно, уверенный в том, что метод пластики и метод ЭПА — это два совершенно различных способа отображения одной и той же почвенной действительности. ЭПА — эмпирический способ, основанный на чувственном восприятии почвенных границ непосредственно в поле, а метод пластики — это эмпирико-теоретический способ изображения границ, основанный на использовании физико-математических представлений. Но об этом в 1960-ые годы никто не знал: ни П.С.Панин, ни В.Р.Волобуев, ни, конечно, я.
Но меня, полевика с многолетним стажем, мучила мысль, что здесь что-то не то. И тогда я обратился к М.Салаеву за помощью. Поводом для разговора послужило составление почвенной карты на один из огромных по размерам совхозов с одинаковыми рельефом, породами, растительностью и почвами по всей площади. Территорию совхоза разделили на две равные части: карту одной части составлял институт «Азгипроводхоз», а другую — специалисты из Москвы (Институт «Союз-гипроводхоз»). Когда по окончании полевых работ эти две части стали соединять, то увидели, что границы почв нельзя состыковать — настолько они были различными — одни древовидной формы (карты пластики рельефа), а другие — «лоскутной» в виде округлых пятен.
Вопрос о стыковке карт решался в системе Министерства водного хозяйства на самом высоком уровне, так как он был связан с приемкой работ по схеме «заказчик — исполнитель » и крупным финансированием. Кроме того, и это для нас более важно, проектантам трудно было интерпретировать для решения практических задач конечные результаты этих двух совершенно разных карт на площадь совхоза с одинаковыми природными условиями (прокладка оросителей, коллекторно-дренажной сети, нормы поливные и для промывки от солей, агрономический фон и др.). Проблема трудно решалась, так как каждая сторона — «Азгипроводхоз » и «Союзгипроводхоз» умело доказывали друг другу, что именно их карта самая верная, объективно отражающая структуру почвенного покрова совхоза. Самое страшное в этом диалоге, за которым стоял престиж институтов и финансирование выполненных работ, были обвинения друг друга — заказчика («Азгипроводхоз») и исполнителя (Союзгипроводхоз) в неграмотном составлении карт.
Я, как уполномоченный представитель от института «Азгипроводхоз «, пришел разобраться в этом вопросе в Институт почвоведения Азербайджана, руководство которого направило меня к М.Салаеву. Так я впервые в 1960 г. встретился с этим замечательным исследователем почв. Мы обсуждали эту проблему несколько дней, привлекая В.Р.Волобуева, Г.А.Алиева и многих других ученых. Вопрос оказался настолько сложным и спорным, что при обсуждении его возникали очень даже некорректные отношения между его участниками. Беседы, как всегда, оканчивались тем, что одни обвиняли других в некомпетентности, неграмотности, необъективности и вообще в негативных личностных характеристиках ученых и инженеров.
Решение этой проблемы стало возможным благодаря взвешенному выводу М.Салаева. Он неожиданно для всех нас пришел к казалось бы банальному (с позиций наших дней) выводу о том, что карта института «Азгипроводхоз» и карта института «Союзгипроводхоз» выполнены разными методами: Это был очень важное заключение, несмотря на то, что не было показано, в чем заключается действительное различие между этими методами. И для многих ведущих почвоведов этот вопрос остается нерешенным. Они так и не могут понять различие между этими методами. Для меня же слова М.Салаева стали путеводной звездой и я благодарен ему за это. Я многие годы занимался проблемой различения метода пластики рельефа и метода ЭПА на формализованном уровне и занимаюсь до сих пор. Понимание разницы в этих методах привело меня к созданию нового недокучаевского (нелинейного) почвоведения.
Вторая проблема. Она связана с тем, что ученые Почвенного института им. В.В.Докучаева решили под влиянием новых идей академика И.П.Герасимова переименовать сероземы Кура-Араксинской низменности на серо-коричневые почвы. Я не буду здесь вдаваться в теоретические рассуждения, а расскажу об отношении ученых и практиков Азербайджана, как эта проблема решалась с участием М.Салаева.
Обсуждая ее, мы с ним провели много времени. В те 1960-ые годы ученые Азербайджана называли почвы Кура-Араксинской низменности сероземами. Приезд на полевые работы московских ученых означал, как тогда в советское время было принято, команду на переименование сероземов в серо-коричневые.
Но это не так просто было сделать: ученые Азербайджана сопротивлялись, приводя аргументы против, а инженерам института «Азгипроводхоз» было все равно, как называть эти почвы — сероземами или серо-коричневыми, так как генетический тип не входил в тонкости определений почв крупномасштабного картирования. Для инженеров было важно показать на картах характер и степень засоления почв, их механический состав, глубину залегания грунтовых вод и ее минерализацию, химический состав. Этим воспользовались москвичи. Они предложили молодым почвоведам института «Азгипроводхоз» поступить в аспирантуру в Почвенный Институт (Москва) при одновременном продолжении работать в поле от «Азгипроводхоза». Такой вариант устраивал начальника изыскательского тдела П С.Панина: люди продолжали работать в поле и одновременно повышать свой научный уровень.
Но я расскажу, чем это обернулось для науки. Теперь наш инженерный корпус института «Азгипроводхоз», где я работал, раскололся на два противоборствующих лагеря. Одни записывали в полевую карточку название почвы «серозем», а другие при описании того же почвенного профиля — «серо-коричневая». В этом выразился субъективный характер полевых работ почвоведения вообще, его «голый эмпиризм», основанный только на зрительном восприятии почвенных свойств.
Будучи молодыми и не имеющими еще опыта исследований, мы решали проблемы почвоведения по принципу «кто как умеет» а не по определенным формализованным правилам. И это устраивало наших старших коллег-почвоведов. Одному инженеру-почвоведу («бакинскому» стороннику сероземного почвообразования) казалось, что описываемые им в поле почвенные горизонты имеют серый цвет, а потому эту почву следует называть сероземом. Другой инженер-почвовед, поступивший в московскую аспирантуру, при описании тех же почв Кура-Араксинской низменности усматривал в цвете почв коричневые оттенки, а потому называл почвы серо-коричневыми. Страсти между теми и другими разгорались вплоть до драк, хотя ни те ни другие не имели веских аргументов в пользу того или иного наименования почвы — сероземом или серо-коричневой.
Я снова обратился к М.Салаеву, и он охотно принял участие в обсуждении проблемы генетического почвоведения, в котором большое внимание уделялось профильному описанию и цвету почвы как важному признаку. По этому признаку русское почвоведение выделяло почвы: серые — сероземы, красные — красноземы, черные — черноземы, желтые — желтоземы, бурые — буроземы и т.д. Теперь стали выделять по серо-коричневому цвету почв новый тип почв — серо-коричневые. Вот такое у нас почвоведение!
Интересно вспомнить, как решал эту проблему М.М.Салаев. И здесь он стал моим учителем. Он научил меня мыслить геометрически и этот способ рассуждений я применяю сейчас в числе основополагающего при разработке мною нелинейного (недокучаевского) почвоведения. М.Салаев начал не с решения частного — какой цвет в поле мы обнаруживаем, а по способу залегания почв на склонах, как в свое время и предлагал В.В.Докучаев. Напомню, В.В.Докучаев в высший класс почв относил почвы по способу их залегания на водоразделе, склонах и подножия склонов. Классы почв более низкого уровня выделялись Докучаевым по способу их происхождения (генезису). Так поступил М.Салаев и тем приблизил меня к более глубокому пониманию докучаевского учения.
М.Салаев нарисовал при беседе со мной геометрическую схему горного склона, предгорий и равнины и стал рассуждать как вдумчивый методолог следующим образом — Мы, азербайджанские почвоведы, выделяем на равнине сероземы и это правильно, сохраним их на нашей схеме там, где они впервые описаны, т.е. на равнине. На горных склонах мы выделяем коричневые лесные почвы и это тоже правильно, а потому сохраним в нашей схеме их на прежнем месте. А вот средняя полоса между равниной и горным склонами — предгорья может быть занята переходными серо-коричными почвами.
Можно спорить со схемой М.Салаева. Но в этом подходе я вижу логику мышления, чего не хватает современным почвоведам, которые избегают «геометрических», т.е. логических, рассуждений, а сломя голову предлагают идеи, не имеющие под собой никакой логической основы.
Я глубоко благодарен моим бакинским учителям В.Р.Волобуеву, Г.А.Алиеву и особенно М.Салаеву, научившему меня мыслить логически, быть терпимым к любым другим мнениям, уважать мнение собеседника и вникать в его рассуждения, ибо каждое рассуждение основано на наблюдении. Но что важное внес в диалог противоборствующих сторон М.Салаев — это уметь данные полевых наблюдений (факты) обрабатывать мыслью, т.е. приводить к теоретическим построениям.
Следует четко различать эмпирический и теоретический подходы в почвоведении, и этот постулат я также глубоко воспринял и использую его в своих современных научных построениях. Практик-полевик и теоретик-ученый не враги, а друзья, которые не могут существовать раздельно, их сила в том, что они взаимно дополняют свои знания. Один умело поставляет факты, а другой столь же умело эти факты обобщает. И то и другое надо уметь делать на высоко профессиональном уровне.
Приведенные мною примеры — единичные моменты. Конечно, взаимоотношения между учеными и практиками дали много полезного и не только мне, но и другим молодым ученым 1960-х годов. Теперь эти бывшие ученые сами стали мудрыми старцами. И мне хотелось бы им пожелать, чтобы они следовали примеру своих учителей, особенно таких как наш любимый и незабвенный М.Салаев.
По материалам книги «Жизнь, преданная науке»