Рожденному в семье известного врача-педиатра, Кара Караеву (1918-1982) было суждено войти в историю как выдающийся советский и азербайджанский композитор, известный ученый-педагог и общественный деятель.
Караев писал музыку в различных жанрах. В его творческом активе – сочинения для музыкального театра, симфонические и камерно- инструментальные произведения, романсы, кантаты, детские пьесы, два квартета, хоры, песни, романсы, сочинения для фортепьяно, скрипки.
Мировую славу принес Кара Караеву балет “Семь красавиц” (1952), также навеянный поэтическими образами Низами – сюжетными мотивами “Пятерицы” (“Хамсэ”).
Одним из тех, чьим творчеством К.Караев всецело восхищался, был легендарный советский композитор Сергей Прокофьев (1891-1953).
В 1961 г. в журнале «Советская музыка» вышла статья К.Караева о Прокофьеве…
**********
Когда действительно любишь — трудно говорить о любви. Тем более— в дни юбилеев. Но все-таки попробую рассказать об этой своей самой первой и самой верной — на всю жизнь — любви к Сергею Прокофьеву. Началась она, когда я был еще школьником. Вокруг Прокофьева тогда (как и теперь, впрочем) велось много споров.
Я принял его сразу, всего, целиком, не разделяя на «бесспорное» и «противоречивое». Помню, меня поразило ощущение необычной новизны в этой музыке, какое-то особенное сочетание света и дерзости, которому я одно время пытался откровенно подражать. Без преувеличения могу сказать, что осознание искусства как главной идеи и цели существования вошло в мою жизнь с музыкой Прокофьева. И потому я считаю себя его «косвенным» учеником…
С тех пор как я впервые услышал в Баку Третий фортепианный концерт в «вулканическом» исполнении автора, прошло много лет. Я написал немало сочинений, пережил удачи и неудачи и давно понял старую истину: зрелая любовь — в отличие от отроческого обожания— требовательна, потому что опирается не только на эмоцию, но и на трезвый анализ.
Конечно, у меня, композитора, за плечами — опыт изучения почти всех прокофьевских партитур. Я долго, внимательно «приглядывался» к его драматургии, к восхитительно лаконичной интонационной лепке портретов, к особенностям формы. Можно сказать: теперь я знаю Прокофьева со всеми его великолепными достижениями, а порой и просчетами. Что же — иначе ли я люблю его, чем в дни юности? Да, иначе. Больше. Четвертая, Пятая, Шестая симфонии, фортепианные пьесы, «Война и мир», «Семен Котко», «Дуэнья», «Ромео я Джульетта», совершенно «моцартовская» «Золушка» — без этих сочинений жизнь моя в чем-то была бы, наверное, беднее, суше, неинтереснее. Именно жизнь, а не только музыка. Ведь искусство Прокофьева, как и любого другого большого художника, сильно не только своей эстетикой, но и своей этикой; оно воспевает прекрасное в людях я природе. […]
Музыка Сергея Прокофьева настолько самобытна, что ей легко подражать. На первый взгляд кажется даже, что не так уж трудно вообще писать, как Прокофьев: стоит только сочинить, например, медленную, очень пластичную и все же чуть-чуть интонационно «колючую» тему в до мажоре, остинатное сопровождение или каданс с VII мажорной ступенью на месте обычной доминанты.
Но чем «достоверней» подражание Прокофьеву — тем дальше от него, признававшего в искусстве только один путь — путь неустанных поисков, коренных преобразований. Другими, привычными путями Прокофьев не шел; не должны выбирать их и те, кто считает себя его последователями.
Вместе с тем, как все подлинные реформаторы, переосмысливая одни традиции и отметая другие, Прокофьев создал свои традиции в искусстве. Он стал одним из классиков социалистической музыкальной культуры, чей художественный опыт необходимо изучать наравне с творчеством великих композиторов прошлого. Без освоения наследия Прокофьева нельзя двигаться вперед. […]
Прокофьев — настолько огромный и разносторонний художник, что порой совершенно различные творческие индивидуальности встречаются на путях, предложенных им. Занимаясь с учениками, я вижу: одному он ближе своей «бережной», затаенной лирикой; другому — мощной, «крутой» динамикой; третьему — неподражаемой точностью жанровых образов…
Но при всех этих естественных различиях молодое поколение советских музыкантов едино в своей любви к творчеству Прокофьева: оно единодушно видит в нем совершенный художественный образец. И потому, когда бывает нужно отвлечь ученика от заумных экспериментов, я обращаюсь к помощи Прокофьева — к исконной народности, неповторимой мелодической прелести его образов…
Искусство Прокофьева принадлежит народу. И моя любовь челока и музыканта к этому чудесному искусству — только волна в огромном море народной любви, которое все ширится…
По материалам журнала «Советская музыка», 1961 г.