Советский и азербайджанский писатель, режиссёр и сценарист, общественный деятель, Народный писатель Азербайджана Анар (Анар Рзаев) в далеком 1957 г. опубликовал интересный обзор известной повести знаменитого М.Ф.Ахундова «Обманутые звезды».

**********

Когда мы говорим, что азербайджанская литература имеет богатую историю, мы подразумеваем прежде всего поэзию. Азербайджанская поэзия, как и различные жанры азербайджанского устного народного творчества, своими корнями уходит в глубь веков. В то время как азербайджанская поэзия и жанры устного народного творчества имеют тысячелетнюю историю, возраст азербайджанской драматургии немногим превышает один век. Это и возраст азербайджанской прозы.

Ее первый образец – повесть «Обманутые звезды» великого азербайджанского писателя, философа-материалиста, просветителя и демократа Мирзы Фатали Ахундова.

Здесь следует оговориться: в азербайджанской устной народной литературе на всем пути ее развития поэзия и проза выступают тесно переплетенными жанрами. Не говоря уже о таком чисто прозаическом жанре народной литературы, как сказка, в дастанах, эпических и любовных сказаниях в большинстве случаев преобладает прозаический элемент.

Азербайджанскую прозу, как современную форму творчества, создал М.Ф.Ахундов, причем очень важно, что он заложил основу реалистической азербайджанской прозы.

Повесть «Обманутые звезды», написанная в 1857 году, является как бы продолжением или, вернее, заключением его шести ранее написанных комедий. В этой повести мы видим завоевание более высоких идейных вершин. Если каждая комедия Ахундова затрагивала те или иные стороны феодальнопатриархальной жизни, то в повести дается критика всего общественного строя восточно-феодальной деспотии.

Хотя «Обманутые звезды» написаны на материале далекой истории, их проблематика связана с современной Ахундову действительностью. Выбор исторического сюжета был умным тактическим маневром. В «Критике пьес Мирзы Мелкум хана» Ахундов указывает, что «опасно писать и печатать подобные (критические и сатирические) вещи о современниках, в особенности в такой стране, как Иран, где все еще нет свободы печати для мыслителей».

«Перенесите действие в историческую эпоху», — советовал он своему другу и сам поступил так же.

В ответ на упреки иранского вельможи Фархада Мирзы в том, что он описал слишком подробно и пространно незначительный факт о Юсифе-седельнике из «Тарихи-алемара», Ахундов заявил: «Разве я создаю историю, чтобы писать только о том, что произошло в действительности? Этот маленький случай я взял лишь в качестве предлога для того, чтобы развернуть свои мысли. Я разоблачил тогдашних министров и государственных деятелей, чтобы это послужило уроком для будущих поколений».

И действительно, Мирза Фатали потрясает правдивым и ярким изображением бездарности и глупости правящих кругов Ирана, изображением таких язв феодального общества, как казнокрадство, взяточничество, религиозная нетерпимость, страшные насилия, жестокость, зависимость государственной политики от шарлатанской лженауки астрологии и т.д.

Разоблачение высокопоставленных сановников феодального Ирана начинается с первых же страниц повести в многословных монологах дворцовых вельмож. Эти саморазоблачающие речи высочайших государственных мужей Ирана, несомненно, относятся к лучшим страницам мировой сатирической литературы. Здесь Ахундов применяет один из труднейших сатирических приемов — саморазоблачение. Этим приемом блестяще владели лишь немногие писатели: Гоголь, Щедрин, Рабле. Трудность этого приема заключается в том, что здесь всегда существует опасность впасть в неоправданный гротеск.

Большое мастерство Ахундова-сатирика состоит в том, что в этих речах он смело балансирует между гротеском и формально убедительной логикой. Возьмем речь военачальника Заман хана. Он говорит о том, что когда турецкая армия напала на его страну, он, будучи командующим численно превосходящих сил, счел за благо уклониться от боя и распорядился начиная от самой турецкой границы и по всему Азербайджану уничтожить посевы крестьян, угнать скот, разрушить дороги, мосты, дабы турецкая армия оказалась в безвыходном положении. Так и сделали.

Но «порча дорог и разрушение мостов оказалось делом настолько мудрым и полезным, что наше правительство сочло нужным оставить их в таком виде даже после бегства Бекир-паши».

Это – гротеск! Но тотчас же следует продолжение этой фразы: «…дабы чужеземные племена и впредь не дерзали переходить нашу границу».

Это уже «логическое» оправдание глупости. Идиотизм заманханского довода убедительно расшифровывает сущность его деятельности как военачальника. В доводах, доказательствах и логике Заман хана – убийственный сарказм автора.

Этим убийственным сарказмом отмечены и другие речи. Прототипами невежественных вельмож Шаха Аббаса служили современники писателя – государственные деятели Ирана и Турции, с которыми ему часто приходилось сталкиваться. Многие бредовые речи высоких иранских сановников послужили образцом для монологов героев «Обманутых звезд».

Достаточно сопоставить речь хотя бы главного визиря с речью современника Мирзы Фатали, члена иранского меджлиса, которую Ахундов приводит в одном из своих писем: «Если мы построим железные дороги, то наши верблюды окажутся бесполезными. А коли так, как мы можем разрешить постройку железной дороги?».

Ахундов в своей повести обобщал, типизировал бездарные речи и преступно-глупые поступки своих современников – политических заправил феодального Востока. Это лишний раз убеждает нас не только в реалистичности, жизненной достоверности произведений Ахундова, но и в глубоком актуальном значении его творчества.

После саморазоблачительных речей Ахундов больше не возвращается к характеристике государственных мужей шахаббасовского дворца. Он лишь эпизодически упоминает о них. Только о молле Ахунд-Самеде мы узнаем еще одну существенную деталь, характеризующую его завистливость. Услышав в тюрьме о назначении на его место другого человека, он от зависти умирает. Другие вельможи упоминаются вскользь.

Ахундов считает, что нет надобности возвращаться к их характеристике, ибо в речах вельмож на первых же страницах повести дана такая глубокая психологическая и общественная характеристика этих бездарных и глупых вершителей судеб, что мы получаем ясное представление о феодальной верхушке деспотического государства.

Уничтожающая критика ахундовской сатиры не миновала и самого деспота – Шаха Аббаса I. Несмотря на то, что психологический портрет шаха написан сравнительно скупо, все же перед нами убедительный образ невежественного, несамостоятельного, трусливого и жестокого правителя.

Всей этой своре феодальных паразитов противопоставлен светлый образ седельника Юсифа. В образе Юсифа много черт, сближающих его с героями комедии Ахундова, особенно с тремя положительными героями первых трех комедий писателя. Как и поэт Гаджи Нури, он страстно ненавидит мракобесов, протестует против косности, невежества, разоблачает религиозных шарлатанов, борется за светлые идеалы. У Юсифа и Шахбаз бека общая тяга к свету, знаниям, просвещению. Юсиф энергичен, деятелен, как Теймур-ага.

Тем не менее, побуждения и цели, действия и поступки Юсифа ставят его в общественно-политическом отношении куда выше предшественников – положительных героев комедии «Алхимик», «Мусье Жордан» и «Визирь Ленкоранского ханства». Перед нами положительный герой, который отнюдь не похож на те рупоры идей, которых немало было в предшествующей литературе. Юсиф – носитель больших идеалов, воплощение большой мечты, но он же – обыкновенный человек с присущими ему заботами, желаниями и слабостями.

Трудно не удивляться психологической тонкости и глубокой жизненности, с которой выписан образ, когда читаешь о первых часах царствования Юсифа. Очутившегося во дворце Юсифа, как и всякого на его месте, прежде всего одолевает любопытство. Его интересует все: расположение и назначение комнат, должность и обязанность каждого из многочисленных приближенных шаха.

Ахундов не пренебрегает даже такими «незначительными» деталями, как упоминание о том, что одним из первых распоряжений Юсифа был указ о шахской трапезе. Затем Ахундов дает еще один тонкий штрих в описании первых часов царствования Юсифа. Он пишет о том, что Юсиф послал богатые подарки своей жене и дочерям из драгоценностей обитательниц бывшего царского гарема. Что это – алчность внезапно разбогатевшего бедного ремесленника или просто проявление внимания к любимой жене и отеческая забота о милых дочерях? Это глубоко психологический штрих, лишний раз подчеркивающий реалистическое мастерство писателя. Но жизненная достоверность в описании Юсифа сама по себе, разумеется, не дала бы нам права противопоставить его миру феодального мракобесия.

Юсиф противопоставлен Шаху Аббасу и его бездарным вельможам как монарх с прогрессивными взглядами. Программа-минимум, которую Ахундов дает Юсифу и которую тот осуществляет в течение своего недолгого царствования, содержит в себе прогрессивные для того времени преобразования.

Отмена глупых и вредных распоряжений прежнего правительства, строгое пресечение взяточничества, казнокрадства, открытие школ, больниц, ликвидация должности главного астролога, строительство дорог, завязывание торговых отношений с европейскими странами, посильное облегчение участи бедных крестьян – таковы реформы Юсифа-седельника. Предвидя возможность оппозиции в будущем, он заблаговременно заботится о том, чтобы обезглавить ее; с этой целью он первым шахским приказом велит бросить в тюрьму главного моллу Ахунд-Самеда, военачальника Заман хана, визиря Мирзу Мохсуна, казначея Мирзу Яхью, главного звездочета Мирзу Садреддина, Мовлана Джемаледдина, то есть всех бывших высокопоставленных шахских сановников.

Но в этом заключалась и слабость Юсифа. Ибо, арестовав видных представителей феодальной верхушки, он оставил без изменения основы феодального строя, ограничился лишь тем, что вместо бездарных вельмож назначил новых, более честных, более способных. Ликвидировав должность звездочета, он сохраняет должность главного моллы.

Конечно, в условиях средневекового Ирана Юсиф не мог подняться до понимания насильственных революционных преобразований. Но было бы странно отождествлять героя с самим писателем, прогрессивного шаха XVI-XVII веков – с просветителем-демократом XIX столетия. Тем более вызывают удивление утверждения некоторых критиков о том, что в «Обманутых звездах» Ахундов выступает философом-идеалистом, видящим единственное спасение в появлении «идеального монарха».

Если бы это было так, Ахундов показал бы в «Обманутых звездах» торжество своих мечтаний, своих надежд, торжество идеального монарха. В сильно беллетризованной исторической повести, относящейся к делам давно минувших дней, Мирза Фатали мог бы при желании «дописать» историю. И, кроме того, будь у писателя желание прославить прогрессивного монарха в качестве единственно возможного спасителя, не мог ли он найти другие формы для этой цели? Нет, правильнее было бы, на наш взгляд, размежевать писателя и его героя.

Ахундов показал седельника Юсифа «положительным» шахом, прогрессивным и умным государственным деятелем как бы для того, чтобы сказать: и это не путь, и в этом нет спасения. Просвещенный монарх может бросить в темницу плохих вельмож и заменить их хорошими, но он бессилен противостоять со своими добрыми намерениями коалиции враждебных прогрессу сил феодального режима – объединению религиозных, военных, светских вождей еще достаточно сильного старого мира. Юсиф гибнет потому, что не находит поддержки у народа, хотя все его поступки диктуются только народными интересами. Народ толкует о нем поразному; удивляется его мягкосердечию, так как еще никто никогда не видел царя, который так легко обходится без казней, четвертований и никому не выкалывает глаза.

В этой страшной иронии – глубокий смысл. Народ был невежествен, его сознание не поднималось до понимания хотя бы самых элементарных прогрессивных преобразований. Это ни в коем случае не означает, что Ахундов не верил в творческие силы народа. Не следует забывать, что Юсиф, как и многие другие положительные герои Ахундова, вышел из народа.

Выбирая своего царя не из феодальной верхушки, а из самой гущи народных масс, Ахундов лишний раз подчеркнул свою любовь и веру в народ. Но Ахундов видел и знал, что народ еще не готов к решительной борьбе. Верный исторической правде, Ахундов показал крах идеального монарха, но взамен ничего не дал и не мог дать.

Юсиф падает жертвой народа, за счастье которого он борется, народа, подстрекаемого феодальными заговорщиками. Он гибнет от объединенного удара тех, за кого боролся, и тех, против кого он боролся, вызвав ненависть и тех, которых любил, и тех, которых презирал. Он ополчил против себя феодальную клику потому, что боролся с ней ради интересов народа. Но его борьба за народные интересы не была понята народом, более того, народ враждебно встретил его справедливое правление.

Юсиф боролся за народ, но при этом не опирался на народ, не искал помощи у него – вот в чем заключается трагедия Юсифа. Однако этим не исчерпывается идейное значение «Обманутых звезд». Если прогрессивный монарх ничего существенного изменить не может, он, во всяком случае, способен хоть немного улучшить участь народных масс, в какой-то мере укрепить экономическую и политическую мощь своей страны. Давая в действиях Юсифа-седельника программу либерального монарха, Ахундов призывал современных восточных правителей последовать этой программе.

Поистине неисчерпаемы богатства этого небольшого произведения азербайджанской прозы. Можно говорить о мастерстве писателя в описании средневекового быта, о его блестящем знании истории Востока, о его большом сатирическом даре, проявляющемся на каждой странице, об умении интересно, захватывающе построить сюжет, развернуть действие, о его диалогах и т.д.

Важно отметить и язык «Обманутых звезд». Конечно, вызывает недоумение то обстоятельство, что Ахундов, написавший свои комедии сочным, чистым, народным и удивительно простым языком, в этой повести прибегает к несколько тяжеловатой лексике.

Сам Мирза Фатали критиковал тех азербайджанских писателей, для понимания произведений которых требовалось знание трех языков — азербайджанского, персидского и арабского. Почему же он несколько усложнил язык своей замечательной повести персидскими и арабскими словами и оборотами? Трудно сказать что-нибудь определенное на этот счет. Но не следует забывать, что два других памятника азербайджанской прозы первой половины XIX века – рассказы Куткашенского и Бакиханова написаны: первый – на французском языке, второй – на азербайджанском, изобилующем, однако, огромным количеством арабских и персидских слов и выражений, сильно затрудняющих чтение. В этой связи можно сказать, что и в смысле языка «Обманутые звезды», написанные куда более простым языком, являются шагом вперед в развитии азербайджанской прозы.

Вторым объяснением можно считать то обстоятельство, что Ахундов, мечтая и надеясь на постановку своих пьес, рассчитывал на огромные массы демократического зрителя, поэтому и писал простым, народным, доступным языком. Создавая рассказ, Ахундов не мог рассчитывать на такого же массового демократического читателя ввиду неграмотности народа. Рассказ написан для читающей публики того времени, которая без всякого труда понимала арабо-персидские слова.

Наконец, есть и третье объяснение сравнительной трудности языка ахундовского рассказа. В комедиях Ахундова мы наблюдаем такой факт: язык простых крестьян или женщин намного отличается от языка титулованных особ. Так и в «Обманутых звездах» особую сложность представляет язык людей шахского окружения, тогда как язык седельника куда проще. Исходя из всего этого, можно считать «Обманутые звезды» большим достижением реалистической азербайджанской прозы и в смысле языка.

**********

Ахундов верил, что семена, посеянные им, дадут богатые всходы. Он не ошибся. Если на просветительском поприще у него был такой выдающийся последователь, как основатель театра, издатель и редактор первой азербайджанской газеты Гасанбек Зардаби, если в драматургии он нашел такого преемника, как Наджаф бек Везиров, то в прозе Ахундов имел продолжателей больше, чем во всех других отраслях своей деятельности. На стыке XIX и XX веков ахундовская школа реалистической прозы в Азербайджане взрастила таких видных писателей, как Джалил Мамедкулизаде, Абдурагимбек Ахвердов, Нариман Нариманов, Сулейман Сани Ахундов и других.

Свою замечательную повесть Ахундов завершает глубоко иронической фразой: «И до чего же глупы эти англичане, что чуть было не затеяли войну с таким опасным народом» (речь идет о хитроумных иранцах, обманувших звезды, вместо подлинного шаха подведших под удар подставного шаха – несчастного Юсифа). Иранский народ, давший миру величайших писателей и деятелей искусства, вследствие многовекового исламского гнета, вследствие феодально-деспотического режима оказался в таком положении, что свои национальные и государственные дела решает при помощи шарлатанов-астрологов, и величайшей проблемой, стоящей перед нацией и государством, считает проблему обмана звезд.

Ахундов любил часто цитировать одно место из комедии Рухуль-Кудса, где в ответ на запрос советника меджлиса к депутатам о том, что Англия хочет отторгнуть от Ирана и присоединить к своей колонии – Афганистану – Систанскую область, члены меджлиса единодушно решают притеснить переводчика английского посольства – несчастного Мирзаага Хойлу, а в ответ на тревогу насчет агрессивных действий иностранных государств «мудро» постановляют: оставить дороги в плохом состоянии.

Да, нация, руководители которой правят с таким умом, народ, который верит, что при помощи звезд можно избежать всех несчастий и, возможно, победить даже англичан, несмотря на всю их технику, находится в глубоком феодальном сне. И именно чаяниям пробудить восточные народы посвятил Ахундов всю свою светлую жизнь и все свое страстное творчество.

Последняя фраза «Обманутых звезд», в которой есть и горечь, и боль, и обида, и нерадостный смех, – это стон, идущий из самых глубин души великого патриота не только своей страны, но и всего угнетенного Востока. Этот стон в произведениях Ахундова своеобразным эхом много раз повторялся то в газетной полемике Зардаби, то в «пахнущих кровью» рассказах, пьесах и памфлетах Джалила Мамедкулизаде, то в пламенных стихах Сабира, то в горьких признаниях поэта трагической судьбы Мухаммеда Хади. Этот стон, эта патриотическая скорбь, эта выраженная в смехе печаль эстафетой прошла через творчество всех лучших сынов Азербайджана в XIX и XX веках.

По материалам сборника “Литература, культура и искусство Азербайджана”