О.Буланова

В Баку мода на идеальный пошив издавна была на грани культа — начиная с дореволюционных времен. Франты и щеголихи готовы были платить любые деньги за хорошо сидящий костюм или платье, сшитое известным портным или модисткой.

До Октябрьского переворота у кого были деньги, тот и был одет красиво; в советскую эпоху позволить себе такое могли только представители элиты, а попасть к хорошему мастеру можно было исключительно по знакомству.

В памяти бакинцев, чьи взоры в плане моды всегда были устремлены в сторону Европы, осталось несколько таких мастеров, руки которых творили чудеса. Одной из них была Ирма ля Рудэ, уроженка Франции, волею судьбы уехавшая из родной Гаскони и оказавшаяся в Баку.

А начиналось все в первые годы ХХ в., во французском городе Тулуза. Жила там маленькая девочка Ирма. Рукодельничать ей полюбилось с детства, свою первую юбку она сшила в десять лет. Но не все было так безоблачно и просто. Ирма вспоминала, как лет в пятнадцать она укололась и пожаловалась бабушке, что у нее ничего не получается.

«Послушай меня, Ирма, — ответила бабушка, — В своей жизни ты уколешься еще не раз. И тебе будет намного больнее, чем сейчас. Терпи, так воспитывается характер». Мудрая бабушка оказалась права: Ирме понадобится вся сила воли, чтобы противостоять всем перипетиям судьбы, потому что жизнь оказалась далеко не безоблачной.

А пока девушка Ирма училась шить и противостоять маленьким еще сложностям, в далеком Баку происходили события, которые в итоге сведут юную француженку с ее суженым.

В России случился Октябрьский переворот, в Закавказье возникла Азербайджанская Демократическая Республика. Губернатором Баку стал Амирбек Нариманбеков, представитель старинного шушинского дворянского рода. Его сына Фармана в числе сорока других представителей талантливой молодежи Министерство просвещения первой на Востоке Демократической республики решило отправить учиться в Европу. В 1918 г. Фарман отбыл во Францию и поступил в Тулузский университет на энергетический факультет.

Тот день был обычным осенним днем — промозглым и пасмурным. Аристократ Фарман, привыкший красиво и модно одеваться, решил потратить первую стипендию на покупку нового плаща. В ателье по пошиву одежды его встречает юная помощница модистки. У нее умные, добрые глаза и приятный южный говор…

Спустя две недели Фарман спешил за готовым плащом. Но новый плащ — это одна из причин спешить. Основной причиной было желание увидеть ту девушку еще раз. Молодые люди встретились, Фарман попросил помощницу модистки показать ему город…

Они гуляли по Тулузе, Фарман спрашивал, почему этот город называют розовым, девушка — а девушкой была, как нетрудно догадаться, Ирма, — объясняла, что такое название Тулуза получила из-за цвета кирпича, из которого был выстроен старый город. В свою очередь она попросила Фармана рассказать о его родных краях и узнала, что в Баку тоже есть Старый город, Ичери шехер, но он построен из камня.

Фарман и Ирма — два человека двух разных миров, несхожих культур, вышедшие из ворот двух старых городов и встретившие друг друга на перепутье… Но это не помешало им полюбить друг друга, и вот в 1924 г. Ирма ля Рудэ становится Ирмой Нариманбекофф ля Рудэ — от своей девичьей фамилии она не откажется до конца своих дней. Она напоминала ей ее счастливое и беззаботное детство и любимую Францию.

В муниципалитете со стороны жениха был лишь его сокурсник Мустафа Мустафаев. Чуть позже он тоже женится на француженке — Жанетт, родной сестре Ирмы. Молодые супруги, души друг в друге не чаявшие, переезжают в Канн. Здесь 13 июля 1926 г. рождается их первенец Видади. Ирма всю жизнь будет звать сына на французский манер: Диди, с ударением на последний слог.

Через полгода после рождения первенца Ирма с Фарманом обосновывается в Париже, на Монпарнасе. Фарман продолжает учебу в Сорбонне, Ирма работает в модельном шляпном салоне. Между тем жизнь в Баку движется своим чередом. АДР больше нет, Баку стал советским. Бывший губернатор Амирбек Нариманбеков тяжело болен, он хочет увидеть внука. Фарман получает письмо из дома с просьбой приехать…

В 1929 г. он принимает нелегкое решение вернуться в родной Азербайджан, он считал, что нужен на родине, и Ирма из привычной ей французской действительности попадает в советский Баку. Баку, конечно, не Сибирь, а Фарман — не декабрист, но этот переезд для француженки был чем-то сродни подвигу. Особенно если учесть реакцию на такое желание молодой семьи других эмигрантов, сумевших покинуть «немытую Россию». Они дивились их безумию: «Куда вы? Там же красный террор!».

Но молодая пара была полна решимости и приехала в Баку, где 7 августа 1930 г. у них родился второй сын. Невестка плавно и гармонично влилась в семью экс-губернатора, который скончался в том же 1930 г. Языкового барьера не было, все домочадцы Амирбека Нариманбекова говорили на французском (Фарман в совершенстве владел еще шестью языками). Возможно, поэтому мадам Ирма до конца жизни по-русски говорила с французским акцентом. Страшно себе представить, что ожидало бы ее, будь ее Фарман не из аристократической семьи…

Фарман, профессиональный энергетик, несмотря на свое происхождение, неплохо вписался в советскую действительность. Он принимает участие в строительстве Мингячевирской ГЭС, одной из самых крупных строек Азербайджана того времени.

А что же делает Ирма? То, что умеет, — шьет. Женщина и в Стране Советов осталась женщиной, ее желание быть красивой и одеваться со вкусом не зависит ни от строя, ни от режима. Вся городская элита, прослышав, что в Баку прибыла модистка из самого Парижа, хлынула к ней — записываться в очередь. Сшить платье у мадам Ирмы было и модно, и престижно. Ее постоянными клиентками были даже жены членов бакинского политбюро.

В апреле 1935 г. проходила первая Декада азербайджанского искусства в Москве (всего в период с 1935-го по 1960 г. в Москве было проведено 35 декад национального искусства народов СССР), и ни кто иная, как Ирма ля Рудэ сшила концертные платья для участниц азербайджанского танцевального ансамбля. А известная азербайджанская народная танцовщица Амина Дильбази шила у нее свои сценические костюмы для участия в Международном фестивале молодежи в Москве в 1956 г. Впоследствии они дружили всю жизнь.

Но это было позже, а пока на дворе страшный 37-й… Точнее, новогодняя ночь, после которой начнется этот год, кровавый год сталинских репрессий. Репрессии начались, конечно, раньше, но пика своего достигли именно в 37-м. А в ту новогоднюю ночь все веселятся, звучит фортепиано, в воздухе — ароматный дым сигар… И вдруг резкий звонок в дверь. Тогда еще не научились бояться ночных визитов…

Фармана Нариманбекова обвинили в пантюркизме — что было глупо и нелепо — и собрались уже увести с собой, но мадам Ирма просит незваных гостей подождать, пока не разойдутся гости. А сама идет собирать мужа в долгую дорогу. Много лет спустя она расскажет внукам: «НКВД позволил нам проводить старый год».

По другой версии, Фармана арестовали ночью прямо на рабочем месте — на стройке в Мингячевире. Советская власть считала неблагонадежными тех, кто побывал в Европе. Но где бы его ни арестовали, путь был один — ссылка в Сибирь.

В 1941 г. началась Великая Отечественная война. В том же году была арестована и мадам Ирма. С ней поступили «гуманно»: предложили в течение 48 часов покинуть СССР. Но ее дети должны были остаться.

Ирма ля Рудэ не покинула свою новую родину. Она не представляла жизни без детей и расплатилась за это ссылкой. Ее старший сын вспоминал: «…нужно было уезжать через три часа… Мама посадила меня с младшим братом обедать. Я все понимал. Мне не лез кусок в горло. Но маме было совсем не до сантиментов. «Ешьте. Еще неизвестно, когда вы поедите в следующий раз», — предупредила она строго».

Ее выслали сначала в Сибирь, затем в Казахстан, в лагерь, где жили сотни таких же «неблагонадежных» жен-иностранок. «Жить можно везде», — твердила она подругам по несчастью.

Несломленная Ирма шила для них, учила шитью и пела вместе с ними «Марсельезу». После смерти Сталина, в 50-х, когда началась реабилитация, Фарман Нариманбеков вернулся в Баку и снова стал работать на Мингячевирской ГЭС. Ирму же отправили не домой, а на поселение — в Самарканд. В Самарканде она продолжала заниматься любимым делом. «Надо иметь в жизни ремесло, которое способно тебя прокормить», — наставляла она внуков. Дети навещали ее. И лишь в 1961 г. мадам Ирме было позволено вернуться в любимый и уже родной Баку. Это произошло после долгих и упорных усилий ее родных.

А пока ее не было, дети были с нянечкой, удивительно доброй русской женщиной Анной Андреевной. Она была воспитательницей детей Хана Хойского, а когда те подросли, Хан Хойский порекомендовал няню в дом к своему другу Фарман беку. Так Анна Андреевна попала и осталась в доме у Нариманбековых.

Эта самоотверженная женщина не просто опекала мальчиков как родных и заботилась о том, чтобы они были накормлены и опрятно одеты, а, что гораздо важнее, сумела уберечь их от дурного влияния уличной среды военного времени, столь опасной для оставшихся без родителей и еще не оформившихся характером детей.

Позднее, в 1963 г., младший сын мадам Ирмы напишет картину — портрет няни Ани — и назовет картину «Мама». Младшего сына звали Тогрулом… Тогрулом Нариманбековым.

В начале 70-х Ирма получает письмо из Франции: умерла ее мать. Она едет во Францию спустя почти полвека. Для нее эта поездка стала плодотворной: она посещала французские дома мод, ходила на тамошние показы… В Баку вернулась переполненная впечатлениями, идеями новых фасонов. Ее чемоданы были набиты французскими тканями. А когда приехала, сказала: «Баку я очень люблю и рада, что вернулась».

До конца жизни Ирма ля Рудэ шила для своих родных и людей, знавших толк в красоте и стиле. Она была долгожительницей, что свойственно жителям юга Франции, и покинула этот мир на 99 году жизни, окруженная детьми и внуками.

По материалам И.Алиметдиновой-Нариманбековой и Э.Нариманбековой. Из серии «Тайны Баку»