Творческое наследие знаменитого азербайджанского композитора Кара Караева (1918-1982) охватывает практически все жанры музыкального искусства. Его стиль отличался эмоциональностью и сочетанием драматичности и тонкого лиризма.

Караев — автор трёх опер, трёх балетов и трёх симфоний, а также многочисленных произведений программной, камерной, инструментальной музыки, музыки к спектаклям и кинофильмам.

Он был не только композитором, но также и педагогом, общественным деятелем. За свою жизнь он удостоился многих премий и званий — двух Сталинских премий второй степени (1946, 1948), народного артиста СССР (1959), государственной премии Азербайджанской ССР (1965), лауреата Ленинской премии (1967), Героя Социалистического Труда (1978).

После окончания начальной музыкальной школы обучался игре на фортепиано на рабфаке Бакинской консерватории (класс фортепиано Г.Шароева) (1930—1935), с 1935 года учился в той же консерватории по классам композиции у Л.Рудольфа и основам народной музыки — у Узеира Гаджибекова. В 1937 году, во время обучения, Караев принял участие в фольклорной экспедиции Научно-исследовательского музыкального кабинета, где изучал и записывал песни ашугов и мугамы. Через год он поступил в Московскую консерваторию им. Чайковского, где совершенствовал мастерство у А.Александрова (композиция) и С.Василенко (инструментовка). Занятия были прерваны войной. В этот период Караев возвратился в Баку и стал художественным руководителем Азербайджанской филармонии. Занятия в консерватории возобновились в 1943 году. В 1946 году он окончил Московскую консерваторию (класс композиции Д.Шостаковича). Дипломной работой стала Вторая симфония, в которой ярко проявился индивидуальный талант композитора.

О Шостаковиче, одном из крупнейших композиторов XX века, Караев вообще отзывался положительно и не раз писал о нем в своих критических статьях в журнале «Советская музыка».

«Сейчас у меня часто спрашивают о том, как работал Шостакович со студентами, какие педагогические принципы использовал. И я должен ответить, что принципов этих было столько же, сколько даровитых и разных учеников. Но во всех случаях, будучи достаточно строгим педагогом, он умел внушать воспитанникам уверенность в своих силах и помогал доводить любое, даже очень трудное дело до конца. Дмитрий Дмитриевич обладает удивительной интуицией; он всегда понимал, что хочет сказать молодой композитор. Это проникновение в замысел ученика было поразительно и поистине безошибочно. Он неизменно и быстро отыскивал «скрытую пружину», которая заключалась в корявой порой музыке молодого композитора, и всегда точно подсказывал пути к ее «раскрепощению», — писал К.Караев в 1966 году.

Композитор вспоминал, что Шостакович не терпел дилетантизма, недоработанных «эскизов» и «набросков», не переносил творческой безответственности. Он всячески стремился воспитать в учениках высокое, уважительное отношение к своей профессии, ненавидел общие места и рамплиссажи, внешнюю пышность и декоративность. Всегда учил малыми средствами добиваться многого.

«В классе царила атмосфера высокопрофессионального подхода к делу; просто невозможно было прийти на занятие с чем-то сделанным наполовину. И мы старались работать как звери; я не знаю случая» чтобы лентяи и бездельники долго удерживались в классе. Здесь требовалось «выкладываться» полностью. Я был и всегда буду благодарным учеником моего любимого учителя, общению с которым обязан всем тем, чего умею сегодня добиваться в музыке», — писал Караев.

Он отмечал, что с именем Шостаковича связано формирование его художественных идеалов.

«Впрочем, «формирование» — это не то слово, оно слишком академично. Личное обаяние великого мастера, его своеобразный человеческий и художественный: «магнетизм» буквально преобразили меня за удивительно короткий срок. Это был случай необычайно сильного влияния учителя на ученика, но влияния не сковывающего, а, напротив, невероятно стимулирующего творческий рост. Одно исключалось полностью — бездумное сочинительство, ремесленничество, делячество от музыки. Одно прививалось особенно прочно — гражданственность, неразрывность «своего» и «общего», — писал Караев в 1967 году.

Отдельно Кара Караев писал и о Симфония № 15 Шостаковича. Ее Шостакович написал в срок чуть более месяца, в течение лета 1971 г. в поселке Репино. Впервые симфонию исполнил в Москве 8 января 1972 года Большой симфонический оркестр Центрального телевидения и Всесоюзного радио. Премьера симфонии прошла и в США, в 1972 году. Симфония имела успех — например, режиссёр Дэвид Линч под звуки этой симфонии написал сценарий культового фильма «Синий бархат» (1986).

«В этой симфонии Шостакович остается самим собой — с первых же тактов мы «узнаем» автора — и в то же время в разработке и развитии материала опирается на какие-то новые принципы. Музыке Пятнадцатой присуща известная автобиографичность. Это словно повествование о чем-то сокровенном: нам позволено вчитаться в страницы дневника. Далеко не случайно сопоставление в рамках симфонии тем Россини и Вагнера. Звуки Россини символизируют здесь жизнеутверждающее начало, источник, из которого человек черпает силу, уверенность, мужество. С вагнеровским мотивом связаны размышления о смысле человеческого бытия, жизненного пути, приходящие с неизбежностью к каждому. Я согласен с теми, кто категорически возражает против применения в данном случае термина «коллаж». Он уместен, когда налицо попытка создать новое качество, сталкивая несопоставимые, казалось бы, элементы. Устремления такого рода у Шостаковича начисто, по-моему, отсутствуют. Иномузыкальные «вкрапления» использованы им для подтверждения собственных, глубоко выношенных мыслей, как цитаты, «поддерживающие» сказанное. О Пятнадцатой сказано уже немало, ее можно и нужно детально анализировать…», — писал Караев в 1972 году.

Рассказывая о симфониях Шостаковича, созданных в период Великой Отечественной войны и в послевоенные годы, Караев говорил что это произведения, в которых трагедийность достигает потрясающей силы воздействия.

«Огромные по масштабам симфонические полотна правдиво воссоздают картину страданий и потрясений, которые принесла война пародам. В этих грандиозных музыкальных фресках совсем нет «упоения горем» — в них композитор беспощадно разоблачает злобные силы, развязавшие мировую войну и ныне угрожающие всему человечеству; он предается глубоким философским размышлениям о происходящих событиях, и, наконец, он пишет наполненные неистощимой любовью к жизни, к людям и к природе финалы, в которых, как утренняя заря, уже виднеется завтрашний светлый день мира», — отмечал он в 1975 году.

Тогда же Караев отмечал, что характерным признаком стиля композитора является резкая, свойственная лишь Шостаковичу интенсивность и динамика выражения — «он, быть может, несколько более, чем другие, непримирим к какому бы то ни было прекраснодушию, идет прямо к цели, вовлекая слушателя в напряженную работу чувства и мысли, иногда деспотически заставляя его идти за собой — а идти приходится иногда «по кругам дантова ада», что привлекает далеко не всех слушателей.»

Как считал Караев, главная, решающая особенность больших трагедийных произведений Д. Шостаковича заключается в том, что они проникнуты гуманизмом, живейшим сочувствием к страданиям и тяготам людей, ненавистью к силе гнета, верой в красоту и благородство человеческой души.

«Все это способно оправдать любые сложности почерка Д.Шостаковича — если вообще творчество такого большого художника нуждается в каком-нибудь оправдании. […] Внешней уравновешенности, которую часто ждут от любой симфонии, у Д.Шостаковича нет. Внутреннее же равновесие создается глубоким единством гуманистических чувств композитора, атмосферой душевности и красоты, которая всегда господствует в его музыке», — писал композитор.

По материалам разных лет журнала «Советская музыка»

Тайна Десятой симфонии Шостаковича… ключ от которой находился в Баку