Азербайджанский дирижер и композитор Ниязи (1912-1984) является одним из бессмертных символов азербайджанской музыкальной культуры. Народный артист СССР, герой Социалистического труда и лауреат двух Сталинских премий II степени — все это великий маэстро Ниязи.

Однако все эти годы за ним прочно стояла его супруга — Хаджар Гаджибекова, без которой, как сам признавался в свое время маэстро, он бы не стал тем, тем стал.

Когда маэстро не стало, Х.Гаджибекова поделилась воспоминаниями о своем знаменитом супруге, начиная с того момента как они познакомились, до отношений Ниязи с другими известными личностями и жизнью с маэстро.

Как все начиналось? Хаджар Гаджибекова вспоминала, что в начале XX в. ее отец и мать переехали на жительство из Ирана в г. Баку, где у них родились сыновья Али-Искендер и Рашид. А сама Хаджар родилась в Краснодаже, куда ее отец был направлен на работу в качестве подрядчика на строительство железной дороги и где он в 1922 году скончался.

«В 1925 году иранское правительство назначило моего старшего брата Али-Искендера агентом при консульстве в г. Армавире, а в 1928 г.— в г. Махачкале. Младший брат работал у него секретарем, а я после окончания медицинского училища один год проучилась в махачкалинском медицинском институте,» — рассказывала она.

В то время г. Махачкала был небольшим провинциальным городом с немногочисленной интеллигенцией. Все в этом городе хорошо знали друг друга и довольно часто общались.

«Однажды, где-то в конце 1931 года наш педагог по музыке рассказала, что вместе с ней в детском саду работает врач-азербайджанка по имени Беюк-ханум, приехавшая недавно из Баку. По словам педагога эта женщина не имеет в Махачкале родственников и поэтому очень тоскует. Мой старший брат пригласил Беюк-ханум в гости и с тех пор она стала часто приходить к нам,» — вспоминала Х.Гаджибекова.

Накануне нового года Беюк-ханум пришла поздравить семью Хаджар вместе со своими сыновьями, — Ниязи, работавшем в то время в Наркомпросе Дагестана, и Чингизом, обучавшимся в Ленинграде. Они остались на ужин.

«Уже тогда по взглядам Ниязи я поняла, что ему понравилась. Это заметили и другие. Помню моя тогдашняя подруга Ольга Владимировна Клоцман, занимавшая впоследствии ответственные посты и ныне проживающая в Махачкале, шутя подтрунивала: ‘Смотри, малышка, ты кажется произвела впечатление!’ После новогоднего ужина Ниязи стал приходить к нам чаще, и я почувствовала, что также увлеклась им. Это поняли мои братья и изменили отношение к Ниязи. Он перестал к нам ходить, и мы стали тайком переписываться,» — вспоминала Хаджар Гаджибекова.

К концу 1932 года в ее семье заговорили о возможности переезда в Иран. Тогда Хаджар и Ниязи решили убежать и тайком пожениться. Однако план выполнить было тяжело — за Хаджар постоянно следили ее братья, да и куда бежать?

«В те годы Узеир и Зульфугар Гаджибековы жили очень и очень скромно, материально порой даже нуждались, квартира у Зульфугар-бека была маленькая, состояла лишь из одной комнаты. Но наше решение с Ниязи было твердым. Воспользовавшись кратковременными встречами в студенческом городке, мы обсудили план бегства. Ежедневно под видом занятий ко мне стали приходить мои подружки по институту и в своих студенческих сумках постепенно выносить туфли, платья и другую мою одежду. Забегая вперед, скажу, что потом в течение нескольких лет я благодарила себя за это: не скоро к нам пришли времена, когда мы смогли приобретать мне одежду… Накануне побега Ниязи позвонил к своему отцу, и тот посоветовал в первые дни после побега поселиться у его друзей в городе Агдаше,» — рассказывала Хаджар Гаджибекова.

Она вспоминала число — 31 июля 1933 года, дата побега, которую супруги в дальнейшем стали отмечать как дату супружества.

«До того, как нам сесть в поезд, я проводила на детский спектакль «Красная шапочка» детей брата, а сама побежала на вокзал. В Агдаше нас встретил отец Ниязи. Надо сказать, что вся его семья ко мне очень хорошо отнеслась, помогла чем могла. Но прежде всего встал вопрос о регистрации брака. Паспорт мне перед побегом найти не удалось — его, видимо, спрятали мои братья, да и вообще, даже если бы он был, то зарегистрироваться было непросто: как и братья я тогда считалась ираноподданной. И вот тогда решили закрепить наш брак по старому обычаю: обратились к мулле… А официально мы зарегистрировались много позднее, когда я получила советский паспорт,» — вспоминала Х.Гаджибекова.

Однако потом стали возникать проблемы. Как вспоминала супруга будущего маэстро, положение было тяжелым, как моральном так и в материальном смысле. Плюс неустроенность быта.

«Скоро поняла в какое попала затруднительное положение, и моральное, и материальное. И, прежде всего, с чем я столкнулась — это с неустроенностью быта. После Агдаша шесть месяцев мы прожили в доме Зульфугар-бека по ул. Физули, 37. В одной комнате пять человек. Спали мы пока было лето и первое время осенью, на балконе. В дождливые дни укрывались клеенкой,» — рассказывала она.

Потом молодоженам удалось сменить жилье. Но сильно легче от этого не стало…

«Один из друзей свекра помог нам найти и снять комнату на улице Басина. Тогда там были низкие, одноэтажные домики, связанные между собой системой узких и часто очень грязных дворов. Вход в нашу комнату был прямо со двора через комнату хозяев, а в самой комнате ни одного окна, лишь стеклянные фонари на потолке, через который, кстати, частенько залетала копоть. Одна стена комнаты прилегала к пекарне и можно себе представить нашу жизнь: город южный, летом жара, а тут еще весьма «горячее» соседство,» — вспоминала Х.Гаджибекова.

В материальном плане тоже было тяжело. Как вспоминала супруга Ниязи, он тогда получал в консерватории стипендию 70 рублей. 15 рублей из них платили за квартиру.

«Если я могла еще одеваться в одежду, вывезенную с помощью подруг от братьев, то денег на приобретение одежды для Ниязи, разумеется, не было. У него был один единственный костюм, который мы красили во все цвета сезона… А подкладка была в таком состоянии, что приходилось её ремонтировать ежедневно. В галоши услали газету в несколько рядов, чтобы они меньше промокали… И все-таки мы были счастливы, ибо были молоды, у нас есть какая бы там ни была, но своя комната, и что у нас есть будущее,» — рассказывала она.

В это время в Ниязи уже вовсю рвался наружу талант. Он ежедневно ходил с утра на занятия или на репетицию, и всегда много работал.

«Помню как-то ко мне подошел один из преподавателей консерватории, немецкий профессор Штрассер и сказал: ‘Мадам, я вас очень прошу, уговорите мужа перейти ко мне в класс дирижирования. Я убежден, что у него необыкновенные руки, и он будет очень знаменит, если будет заниматься’. Этот разговор я передала Ниязи, он засмеялся и сказал: ‘Штрассер преувеличивает’. Но после этого разговора я стала внимательнее приглядываться к мужу,» — вспоминала Х.Гаджибекова.

А окончательный «перелом» произошел после одного случая…

«Представьте себе: стоит лето, в комнате жара, а тут Ниязи задумал заниматься, зажег свет, что-то выстукивает. Я было заворчала: «Потуши свет, хочу спать». А потом смотрю: он, не обращая на меня внимания, продолжает выстукивать вроде бы на пианино (у нас ведь тогда его не было). Что-то напевает, потом выстукивает и записывает в нотной тетради. И я подумала: а может он действительно талантливый человек? И с тех пор стала помогать ему во всем, чем могла. А работал он в это время над своей, потом ставшей знаменитой «Закатальской сюитой». Вот так и работал: напевает, выстукивает, записывает… А утром бегал в консерваторию, проверял написанное на рояле…,» — вспоминала Х.Гаджибекова.

По воспоминаниям Х.Гаджибековой, записям А.Гусейнова