О.Кузнецов

Вхождение Грузии в состав Российской империи в 1801 году и последовавшее за ним – временами насильственное, временами добровольное – подчинение ханств Северного Азербайджана ее власти в 1803-1813 гг. поставили перед российской верховной властью и вновь созданной имперской администрацией на Кавказе вопрос о средствах и методах управления вновь приобретенными территориями и подданными.

Одними военно-административными мерами задача интеграции населения новых закавказских владений в государственное лоно империи решена быть не могла и поэтому нуждалась в привлечении качественно новых – политических или даже идеологических инструментов.

В конкретно-исторических условиях и реалиях того времени культурная ассимиляция туземного населения на основе религиозной экспансии христианства рассматривалась как единственно возможная форма и основа реализации на вновь завоеванных землях Закавказья функций государственного управления.

В первой трети XIX столетия на Кавказе была предпринята попытка использования опыта европейских религиозных миссионеров и проповедников для более успешного подчинения имперским властям местного населения. Для практической реализации этой деятельности на Кавказ прибыли шотландские и швейцарские кальвинистско-реформатские проповедники, пребывание которых в регионе составляет отдельную и очень поучительную страницу его истории.

В ее основе лежала борьба армяно-григорианской церкви за свою паству против целого сонма западноевропейских – швейцарских и шотландских – реформатских (кальвинистских) проповедников. Своего апогея эта борьба достигла в середине 1830-х гг. и увенчалась победой армяно-григорианских духовных иерархов над своими оппонентами, сумевших создать в глазах представителей российской имперской администрации на Кавказе образ протестантских проповедников как потенциальных врагов закона и порядка, в чем, собственно, они были недалеки от истины.

В основу исследования положены официальные по своему происхождению документы, опубликованные в Полном собрании законов Российской империи, Своде законов Российской империи и в «Актах, собранных Кавказской археографической комиссией».

Впервые о желании реформатов-кальвинистов переселиться на жительство в Кавказский край Российской империи мы узнаем из Высочайше утвержденного доклада министра внутренних дел от 22 ноября 1802 года «О дозволении шотландцам учинить в Кавказской краю поселение на условиях, ими предлагаемых».

Суть их предложения была скорее коммерческой, чем филантропической и заключалось в том, чтобы силами европейцев основать в Кавказском крае земледельческую колонию, работников для которой выкупать из числе невольников (ясырей) у черкесов и «закубанцев» (так в начале XIX века в Российской империи общим названием именовались горские племена западной части С.Кавказа – О.К.).

Император Александр I благосклонно отнесся к инициативе «шотландцов Бронтона и Патерсона» и разрешил им реализовать свою инициативу. Во второй раз колония шотландцев-кальвинистов упоминается в законодательстве Российской империи 25 декабря 1806 года в Высочайшей грамоте колонии шотландцев, в Кавказской губернии поселенной, «на пожалованные ей выгоды и преимущества».

Говоря об этом законодательном акте, необходимо отметить два обстоятельства. Во-первых, в нем речь идет о шотландской колонии как уже о состоявшемся факте. Во-вторых, именная императорская грамота как источник права по своей юридической силе в иерархии законов Российской империи стояла значительно выше большинства иных нормативно-правовых актов, поскольку предоставляла объекту своего юридического регулирование исключительные или экстраординарные права и привилегии, которыми все прочие участники правоотношений в стране не обладали.

Это значит, что шотландцы на Кавказе оказались в сравнении с прочими подданными Российской империи в гораздо более лучшем экономическом и социальном положении, что делало их пребывание в этом краю в сравнении с местными российскими жителями, преимущественно казаками и поступившими на русскую службу горскими народами Северного Кавказа, более комфортной и выгодной с экономической точки зрения.

Высочайшая грамота 1806 года во многом повторяла и еще раз закрепляла за колонией шотландцев ранее дарованные ей в 1802 году права и преимущества, предоставленные им вместе с согласием верховной власти поселиться в Кавказской губернии. Вместе с тем колонии были предоставлены новые льготы и привилегии.

Одновременно с этим, и это составляло главное отличие нормативно-правовых актов имперской власти 1802 и 1806 годов, шотландским колонистам было предоставлено право свободы совести, а самое главное – возможность прозелетизма в отношении местного населения. Более того, шотландским кальвинистам-колонистам было предоставлено право обращать в христианство их религиозного толка выкупленных ими у горских народов невольников, но с согласия владельца и при условии выплаты денег.

Шотландская колония получила название Каррас, земли ей были отведены близ горы Бештау, но уже в 1828 году она вошла в черту города Кисловодска, утратив свою административную автономию и роль духовного центра кальвинистов в России. Этому во многом способствовали противоречия и дрязги, потрясавшие колонию практически на всем протяжении ее существования, о которых было хорошо известно российским властям, но те до поры до времени закрывали на них глаза. Но в 1817 году терпению властей пришел конец.

Дальнейший приток кальвинистских миссионеров из Шотландии на Кавказ, впрочем как и всех иностранцев, прибывающих на постоянное жительство в Россию, был остановлен 6 мая 1819 года принятием положения Комитета министров «О пресечении дальнейшего переселения в Россию иностранных выходцев».

Однако появление этого нормативно-распорядительного документа высшего органа исполнительной власти Российской империи не помещало двум реформатским пасторам Августу Дитриху и Фелициану Зарембе осенью 1821 года обратиться к императору Александру I от имени Базельского евангелического миссионерского общества (Швейцария) с ходатайством разрешить его членам «основать за Кавказом, между Черным и Каспийским морями, колонии из немецких благочестивых семейств, завести там училища и типографию с целью распространять в том крае между язычниками и мухаммеданами (мусульманами – О.К.) ведение Слова Божия, и о даровании сим колониям тех самых привилегий, коими пользуется колония шотландских миссионеров, Кавказской губернии в Каррасе поселенная».

7 января 1822 года прибывшим из Базеля евангелическим священникам было заявлено о монаршем одобрении их инициативы, согласии на предоставление им льгот и повелении отправиться им на Южный Кавказ.

Базельское евангелическое миссионерском общество основалось в 1780 году и изначально называлось «Немецкое общество христианства». Первые выпускники этого учреждения появились летом 1819 года, главная задача которых являлась миссионерская деятельность на Кавказе. Главой миссии являлся Фелициан Заремба, получивший образование в Дерпте (позднее Тарту, Эстония). Базельское евангелическое общество ставило перед миссионерами цель распространения христианства протестантского толка на Кавказе, руководствуясь при этом правилами Великобританского инородческого общества, ордонансы которого существенно разнились с законами Российской империи, что впоследствии и привело к прекращению российским правительством его миссионерской деятельности на Южном Кавказе.

После получения разрешения императора Александра I на основание миссионерских колоний на Южный Кавказ проповедники Август Дитрих и Фелициан Заремба осенью 1821 года отправились в Астрахань, чтобы приобрести практические навыки в персидском, турецком и татарском (т.е. азербайджанском – О.К.) языках, а также установить контакты с проживающим в этом губернском центре представителями шотландской колонии Каррас пасторами Гленом, Россом, Макферсоном, Диксоном и Митчеллом. После этого все кальвинистские пасторы – и шотландские, и базельские – стали представлять собой на юге России единое целое, образовав, по сути, сеть агентов влияния.

Летом 1822 года к ним присоединились еще три посланца Базельского миссионерского евангелического общества – реформатские священники Бенц, Гогенакер и Ланг.

Миссионеры задержались в Астрахани до весны 1823 года, откуда они вели активную переписку с Главноуправляющим в Грузии, Астраханским и Кавказским генерал-губернатором генералом от инфантерии А.П. Ермоловым, анализ содержания которой достаточно ясно дает понять не декларируемые, а истинные (поэтому скрытые от посторонних глаз) цели базельских миссионеров.

Базельские миссионеры сообщали генералу Ермолову, что они решили в январе 1823 года «ехать из Астрахани по Дагестану, через Тарку и Дербент, Кубу, Баку и Шемаху, что в Ширване, и приискать в одном из сих городов или поблизости оных или поближе к берегам Куры удобное место, где бы нам, если Богу угодно, можно было поселиться».

Однако генерал-губернатор Астранахской и Кавказской губерний генерал Ермолов, не доверял (не без причин) иностранным миссионерам, о чем он писал 8 июня 1823 года он писал министру внутренних дел графу П.В. Кочубею: «Ежели поселившиеся в Грузии колонисты не нашли для себя выгодного мнения, тем более ожидать того же надобно, когда бы основалась новая колония в Нухе, Шемахе, Кубе, Баку или Дербенте… Мысль таковая народа пограничного, за нравы которого ручаться нельзя, вредна была бы для правительства и для самой колонии… А поэтому и считаю я необходимым, не допуская Базельскому евангелическому обществу делать там поселение, дозволить на первый случай устроить только училище и типографию, посредством коих ознакомя себя с жителями того края…».

В тот же день генерал Ермолов встретился с пасторами Дитрихом и Зарембой и высказал им это соображения лично, рекомендовав им найти место для поселения в городской черте.

Объехав практически весь Южный Кавказ, базельские миссионеры в ноябре 1823 года писали Ермолову из немецкой колонии Еленендорф: «Ныне побывав в областях Елизаветпольской, Карабахской, Ширванской и Бакинской, спешим предложить те обстоятельства, мысли и просьбы, которые нам для основания нашего жительства в одном из сих мест особенно важны… Осмотр мест и сведения, полученными нами, убедили нас в том, что г. Шуша в Карабахской области есть место самое способное для первоначального и главного нашего поселения, хотя, впрочем, полезно и возможно будет впоследствии времени еще и в Старой Шемахе и в Баку (а может быть и в Елисаветполе) одному или двум сотрудникам нашим проживать, составляя как бы малые отрасли поселения в Шуше».

Как видно, базельские миссионеры, подобно шотландским, стремились создать на Южном Кавказе (как некогда это сделали «шотландцы» на Северном Кавказе и в северном Прикаспии) агентурную сеть, разместив своих приверженцев в ключевых городах региона.

Как выяснилось из последующих писем миссионеров, их интересовали отнюдь не горские народы Закавказья – мусульмане и язычники, – а именно карабахские армяне были основной и главной целью религиозно-просветительского воздействия, которую ставили перед собой представители Базельского евангелического миссионерского общества.

О причинах такого выбора не трудно догадаться. Карабахские армяне родственными и экономическими узами были тесно связаны с Персией, оказавшейся в соответствии с условиями британо-персидского Тегеранского договора от 25 ноября 1814 года в полуколониальной зависимости от Великобритании. Персия стала форпостом внешней политики Великобритании в Центральной Азии, а бывшие персидские армяне, оказавшиеся за десять лет до этого в подданстве Российской империи, – инструментами реализации этой политики, а поэтому их просвещение в реформатско-кальвинистском духе только должно было способствовать укреплению их в этом качестве.

Российская имперская администрация на Кавказе предупреждала руководителей миссии базельских проповедников о недопустимости открытого прозелетизма в отношении армян на подведомственной ей территории, но те продолжали гнуть свою линию.

Для начала евангелические миссионеры установили тесные финансовые связи с местной армянской общиной Шуши. Сделать это было очень просто, поскольку проповедники нуждались в участке земли и помещениях для размещения разрешенных им к открытию духовного училища, типографии и собственного проживания, а местное армянское купечество могло им их продать.

Весной 1825 года духовное училище базельских миссионеров в Шуше начало свою работу, и его учениками стали, естественно, подростки и юноши не из числа карабахских мусульман, а исключительно из местного армянского населения. Одновременно с основанием в Шуше поселения проповедников из Базельского евангелического миссионерского общества в шотландской колонии произошло событие, привлекшее к ней пристальное внимание российской имперской администрации на Кавказе.

В 1823 году по пресвитерианскому обряду принял крещение с именем Александра Мирза-Мамед-Али-бек, сын бывшего дербентского шейх-уль-ислама мулла-Хаджи-Казим-бека, высланного в 1820 году на жительство в Астрахань за связь с мятежным дербентским правителем Ших-Али-ханом, укрывшимся от преследования российских властей в Аварии.

Молодой человек после своей высылки из Дербента в Астрахани близко сошелся с миссионерами Гленом и Макферсоном, представлявших в этом губернской центре колонию миссионеров Эдинбургского евангелического общества Каррас в Кисловодске, которые брали у него уроки персидского и турецкого языка и, свою очередь, учили его английскому. Совместные интеллектуальные занятия и увещевания шотландских миссионеров привели к тому, что он перешел в христианство и впоследствии вошел в историю как выдающийся российский ориенталист и профессор С.-Петербургского и Казанского университетов Александр Казем-бек.

Генерал Ермолов не питал иллюзий на счет истинных целей деятельности шотландских кальвинистских миссионеров на Кавказе и по мере имеющихся у него возможностей, которых в административном отношении у него было не так уж и много, противодействовал ей. Кстати, именно после этой депеши А.П. Ермолова Александр Казем-бек был направлен на службу в Омск, но туда так и не доехал. Высылка этого будущего выдающегося российского ориенталиста из Астрахани в Сибирь вызвала со стороны шотландских миссионеров демарш в форме демонстративного отъезда сразу нескольких миссионеров из колонии Каррас с извещением об этом управляющего министерством внутренних дел Российской империи действительного тайного советника В.С. Ланского.

Естественно, В.С. Ланской требовал от Ермолова объяснения сложившейся ситуации.  Из переписки всплыли новые факты о шотландской колонии Каррас в Кисловодске. Оказывается, ее создание было отнюдь не частной коммерческой инициативой «шотландцов Бронтона и Патерсона», как преподносилось это в 1802 году императору Александру I, а они оказались всего лишь подставными лицами, за спиной которых стояло Эдинбургское общество евангелических миссионеров, использовавшее камуфляж коммерческой концессии для прикрытия истинных целей своей деятельности – распространения влияния Великобритании на горские народы Кавказа.

Миссионеры приехали в колонию спустя несколько лет после ее основания и, войдя в ее состав, получили право свободного перемещения по всей Российской империи. Приезд миссионеров – людей, безусловно, более образованных в сравнении с прочими колонистами – в Каррас хронологически совпал с присоединением Российской империи к континентальной блокаде Великобритании, навязанной Наполеоном по условиям Тильзитского договора 1807 года и начавшейся по этой причине британо-российской войной 1807-1812 гг.

Подобное совпадение по времени может быть совершенно случайным, но это не исключает и вероятности того, что шотландские проповедники, будучи подданными британской короны, помимо своей миссионерской деятельности занимались и вполне далекими от нее делами, создав для этого в Астраханской и Кавказской губерниях развернутую агентурную сеть. Генерал Ермолов также не исключал из вида такую возможность, а потому отвечал на письмо В.С. Ланского очень обстоятельно, предварительно затребовав рапорты с мнением астраханского и кавказского гражданских губернаторов.

Ермолов не скрывал истинной причины своих репрессивных действий в отношении шотландских проповедников и откровенно писал, что в таком качестве выступил конфликт интересов двух христианских конфессий – православия и кальвинизма, который был разрешен им в административном порядке в угоду, что было абсолютно естественно, официальной для Российсой империи государственной религии. Сам он полагал, что шотландских миссионеров заставляли уезжать из колонии Каррас не административные или политические гонения местных властей, а чисто экономические причины.

В то время, на письмо Ермолова по поводу шотландских проповедников от 27 января 1827 года особого внимания не обратили. Одна из причин — в то время на Южном Кавказе шла российско-персидская война 1826-1828 гг., а поэтому все внимание в российской столице было приковано к ней.

Управляющий министерством внутренних дел направил дополнительные запросы астраханскому и казанскому гражданским губернаторам для уточнения и детализации ранее полученных сведений. Бюрократичекая переписка длилась более года. В итоге, рассмотрение положения дел в колонии Каррас высшим органом исполнительной власти Российской империи состоялось только 15 декабря 1828 года, т.е. более чем через три года с того момента как данный вопрос был поставлен на рассмотрение и изучение.

В результате, в 1828 году шотландская колония Каррас близ Кисловодска вследствие происходивших внутри ее неурядиц лишилась своей административной автономии и была передана под управление военно-местного начальства, колонисты сохранили за собой право свободы хозяйственной, а оставшиеся не во многом числе миссионеры – проповеднической деятельности. При этом Комитет министров Российской империи проявил к ним благодушие и расположенность.

Но продолжалось это сравнительно недолго. Польское восстание 1830-1831 гг. заставило верховную власть Российской империи в корне пересмотреть свои либеральные взгляды на идеологическое (в том числе религиозное) влияние на своих подданных, исходящее из стран Европы.

Перемена умонастроений российского истеблишмента в С.-Петербурге достаточно быстро докатилась до Кавказа, чему способствовало назначение в регион в 1831 году нового Главноуправляющего гражданской частью и пограничными делами в Грузии, Армянской области, Астраханской губернии и Кавказской области генерала от инфантерии Г.В. Розена, который был очень подозрителен в отношении всех иностранцев. Поэтому вполне естественно, что его взгляд обратился на кисловодских и шушинских кальвинистов – шотландских и базельских миссионеров.

Еще одним важнейшим фактором, во многом предрешившим судьбу дальнейшего пребывания евангелическо-реформатских проповедников на Кавказе, стали жалобы на их прозелетизм со стороны местного армяно-григорианского духовенства, видевшего в кальвинистских миссионерах угрозу своему безраздельному господству (в том числе и финансово-хозяйственному) над паствой. Воспользовавшись сменой руководства имперской администрации на Кавказе, армяно-григорианские иерархи стали постоянно жаловаться барону Розену на своих европейских конкурентов, обвиняя их в том, что они «дурно» влияют на армянскую молодежь, особенно базельские миссионеры в Шуше.

Эти жалобы в скором времени возымели успех, и генерал Розен начал в отношении них административное расследование. Инициированию расследования в немалой степени способствовали, о чем следует сказать откровенно, и противоречия и разногласия между самими миссионерами.

19 июля 1834 года генерал-лейтенант А.А. Вельяминов рапортовал барону Г.В. Розену о результатах проверки деятельности кальвинистских миссионеров в подчиненных ему районах.

Данный документ дает вполне ясное представление о порядках и нравах, царящих среди европейских протестантских миссионеров, более заботившихся не о христианском просвещении местного населения, а стремившихся к приобретению материальных благ и политического влияния. Местное автохтонное население, которое они называли не иначе как туземцами или аборигенами, интересовало их не как объект для миссионерской и иной филантропической деятельности, а исключительно как источник наживы, причем сговор об использовании источников доходов решался в переписке между Базелем и Эдинбургом без всякого участия в этом деле официального С.-Петербурга.

Получив от подчиненных ему региональных начальников нужные сведения, барон Г.В. Розен 10 января 1835 года направил на имя министра внутренних дел Российской империи пространный отчет, в котором в отличие от своих некоторых предшественников по управлению Кавказом уже в негативном свете характеризовал и оценивал европейских миссионеров.

С высокой степенью вероятности можем предполагать, что в мае-июне 1835 года произошли некоторые события, которые подтолкнули верховную власть России на более жесткие действия в отношении кальвинистских миссионеров в сравнении с теми, которые предполагалось принять в отношении их изначально. Причем меры эти предпринимались в административном, а не в законодательном порядке.

Естественно, кальвинистские миссионеры в силу объективно имеющихся у них возможностей пытались доказать верховной власти Российской империи полезность своей проповеднической деятельности и собственную законопослушность.

Руководители базельских евангелических миссионеров в Шуше 5 октября 1835 года составили и направили на имя генерала от инфантерии барона Г.В. Розена пространный отчет не только о своей деятельности, но и о деятельности проповедников Шотландского миссионерского общества, значение которых для жизни Кавказа к тому моменту времени свелось к нулю. Данный документ вызвал активную бюрократическую переписку, продолжавшуюся на протяжении более двух лет, вплоть до начала 1838 года.

Поверхностный анализ содержания документа миссионеров наглядно демонстрирует его двоякость: с одной стороны, его авторы подробно перечисляют те действия, которые они действительно совершили по распространению евангелического христианства среди мусульман и язычников Кавказа; с другой стороны, они пытаются общими фразами отделаться от объяснения того, зачем они вели миссионерскую деятельность среди закавказских армян (и самое главное – каких именно армян, объясняя это стремлением воздействовать в духовном плане на мусульман с их помощью.

Однако объяснения эти выглядят явно неубедительными, поскольку сами же европейские проповедники пишут о забитости основной массы армянского населения, презрении, испытываемом к ним, их верованиям, образу жизни и быту со стороны мусульман, невежественности, корыстолюбии, лености армяно-григорианского духовенства, составлявшего в то время интеллектуальную и административную элиту этой этнорелигиозной корпорации.

Из текста отчета явно следует, что проповедники Базельского миссионерского общества, обосновавшиеся в Шуше, в качестве главного объекта своей просветительской деятельности, по крайней мере, в 1830-1832 гг. явно видели отнюдь не закавказских мусульман – азербайджанцев и курдов, а переселенных в регион армян. Какие мотивы ими двигали в это деле – это уже второй вопрос, но сама их деятельность вызывала подозрения в прозелетизме, который входил в явное противоречие с законодательством Российской империи, что и стало вполне законным основанием к ее запрету.

Фактически, почти двадцать лет спустя, были высказаны те же самые предложения, высказывавшиеся ранее генералом А.П. Ермоловым, к которым ранее даже и не прислушивались из-за существовавшей на тот момент политической конъюнктуры.

На изменение умонастроений по этому вопросу представителей имперского государственного истеблишмента в С.-Петербурге повлияли два обстоятельства – Польское восстание 1830-1831 гг. и массовое переселение армян из Персии и Османской империи в недавно завоеванные Россией районы Закавказья. Эти два события, хронологически совпавшие между собой, стали тем фоном, на котором максимально ярко и полно проявилась правота слов А.П. Ермолова в отношении иностранных миссионеров, на которые уже оказалось невозможным закрывать глаза.

С лета 1836 и до конца 1837 года между Тифлисом и С.-Петербургом велась довольно-таки оживленная переписка о дальнейшей судьбе недвижимого имущества базельских проповедников в Шуше. После завершения расчетов по продаже недвижимости базельские миссионеры покинули Южный Кавказ.

По материалам научной работы автора (Сборник «Социальные Науки» Аз.Академии Наук)