Знаменитый разведчик Рихард Зорге (1895-1944) родился в пригороде Баку, в Сабунчах, но когда ребенку исполнилось три года, семья переехала в Германию. Здесь Зорге вырос, его отдали учиться в среднюю школу, в берлинском районе Рихтфильде.

Когда ему шел 19 год, он решил летние каникулы провести провести в Швеции. Здесь, в Швеции, и застала его весть о начале войны. После выстрела в Сараево Австро-Венгрия 28 июля 1914 года объявила войну Сербии. Царское правительство России объявило всеобщую мобилизацию; Германия, используя это как предлог, объявила войну России, а три дня спустя — Франции; Англия — Германии…

Зорге заторопился домой и с последним пароходом покинул Швецию. Пока пароход медленно тащился из Стокгольма в Киль, Зорге обдумывал все происходящее, и делал для себя выводы.

«В школу я так и не вернулся, выпускные экзамены не сдавал и сразу добровольцем пошел в армию. Что толкнуло меня на это? Горячее желание начать новую жизнь, покончить со школярством, стремление освободиться от жизни, которая 18-летнему юноше казалась абсолютно бессмысленной. Имело значение и общее возбуждение, вызванное войной. О своем решении я не сказал никому — ни товарищам, ни матери, ни другим родственникам,» — позднее вспоминал Зорге.

Старшего брата Зорге призвали в первый же день войны и отправили в Восточную Пруссию, а Рихард Зорге проходил подготовку в одной из военных школ, находящихся в окрестностях Берлина.

После шестинедельного обучения весь выпуск школы был направлен на фронт, в Бельгию. Здесь, в районе реки Изер, развертывалось ожесточеннейшее сражение. Еще 4 августа немецкие войска вторглись в Бельгию. Бельгийская армия сразу же откатилась к Антверпену; немцы вторглись во Францию и скоро подошли к Парижу. Но после сражения на Марне германские войска потерпели поражение и вынуждены были поспешно отойти. Французов и англичан спасло то, что русские в это время перешли в наступление в Восточной Пруссии. А во Франции, фронт растянулся теперь до Северного моря. Обе стороны постепенно переходили к позиционным формам борьбы.

Изер — неширокая река с очень медленным течением и низкими берегами — здесь Зорге и его товарищам пришлось рыть окопы, и это оказалось нелегким делом. На глубине нескольких сантиметров появлялась вода, так как вся местность находилась ниже уровня моря. 24 октября немецкие войска перешли в атаку по всей линии Изера и прорвали линию обороны бельгийцев, французов и англичан. Зорге находился в 4-й армии, состоявшей из свежих корпусов, укомплектованных преимущественно университетской молодежью.

Битва на Изере, в ходе которой город Ньивпорт был почти полностью разрушен, вынудила бельгийцев открыть ньивпортские шлюзы, которым немецкая разведка не придала никакого значения. И вот 28 октября бельгийцы открывают шлюзы. Мутные воды устремляются на германскую армию. Рихард Зорге барахтается в воде, захлебывается от черной жидкой грязи. Тонут солдаты, тонут орудия и минометы. А в сумерки, пешие егеря, сенегальские стрелки и бельгийские подразделения обрушиваются на ошеломленных наводнением немцев, и те поспешно бегут за Изер. Путь на Дюнкерк и Кале по побережью для германской армии закрыт. Десять дней беспрестанных атак и контратак.

Немцы разыгрывают свою последнюю карту и пытаются провести свою последнюю маневренную операцию на Западном фронте. Это великое столкновение вошло в историю как «свалка во Фландрии». Потери обеих сторон были очень велики.

Кровь и трупы. Горы трупов. В окопе, в грязи лежал и Рихард Зорге: «Это кровопролитное сражение внесло в мою душу и в души моих фронтовых товарищей первое, и притом наиболее глубокое, чувство беспокойства. Вначале я был полон, желания принять участие в боевых делах, мечтал о приключениях. Теперь же наступил период молчания и отрезвления…»

Таково было первое впечатление Рихарда Зорге от войны. Он начинал ее ненавидеть. Но и здесь, на полях Фландрии, в окопах, он сохранил способность анализировать, проникать в сокровенный смысл явления. Он хотел понять войну.

«Я стал перебирать в памяти все, что знал из истории, и глубоко задумался. Я обратил взимание на то, что участвую в одной из бесчисленных войн, вспыхивавших в Европе, на поле боя, имеющем историю в несколько сот, нет, несколько тысяч лет! Я подумал о том, насколько бессмысленными были войны, вот так неоднократно повторящшеея одна за другой. Сколько раз до меня немецкие солдаты, намереваясь вторгнуться во Францию, воевали здесь, в Бельгии! Сколько раз и войска Франции и других государств подходили сюда, чтобы ворваться в Германию! Знают ли люди, во имя чего велись в прошлом эти войны? Я задумался: каковы же скрытые побудительные мотивы, приведшие к этой новой агрессивной войне? Кто опять захотел владеть этим районом, рудниками, заводами? Кто ценой человеческих жизней стремится достичь вот этих своих целей? Никто из моих фронтовых товарищей не хотел ни присоединить, ни захватить себе это. И никто из них не знал о подлинных целях войны и, конечно же, не понимал вытекающего из них всего смысла этой бойни,» — писал Зорге позднее.

Университетская молодежь быстро сделалась офицерами, держала себя высокомерно, замкнуто. Сразу образовались две касты: высшая и низшая. Большинство солдат, люди среднего возраст были из рабочих или из ремесленников, состояли в профсоюзах и разделяли социал-демократические взгляды.

Один старый каменщик из Гамбурга почему-то сразу проникся доверием к Зорге и стал его первым настоящим политическим воспитателем. Он обладал острым умом и много знал. Жизнь основательно помяла его: был безработным, подвергался репрессиям за свои выступления против войны, еще когда война только назревала, и за участие в стачках. Он рассказывал о классовых боях в Германии, о недоверии рабочих к руководству социал-демократической партии.

Каменщик из Гамбурга был убит в начале 1915 года, когда французы неожиданно перешли в наступление и овладели германской первой линией. В одном из этих боев Зорге получил первое серьезное ранение — в правое плечо. Его отправили в госпиталь, который находился в берлинском районе Ланквиц. Там его навестили сестры, мать. От них Зорге узнал, что в Берлине неспокойно: горожане возбуждены. Уровень жизни понизился до такой степени, что скоро нечего будет есть. Процветал «черный рынок», где можно было купить все, что угодно, были бы деньги.

«Воодушевление и жертвенный дух, распространившиеся в начальном периоде войны, исчезли. Как только потекли баснословные прибыли, начались темные махинации военного времени, так высокие идеалы военного государства стали постепенно отходить на задний план. Вместо них возобладали материальные интересы, в достижении которых стали видеть цель войны, беспрерывно провозглашалась такая сугубо империалистическая цель, как установление господства Германии и прекращение навсегда войны в Европе,» — писал Зорге.

На госпитальной койке, спеленатый бинтами, Зорге продолжал изучать, анализировать войну. Он много спорил с другим раненым солдатом — двадцатилетним Эрихом Корренсом. Эрих был ранен и отправлен в лазарет, сначала в Восточную Пруссию, затем в Берлин. По ночам они читали стихи, горячо обсуждали положение в Германии, говорили о свободе, о месте человека в обществе, об отношении к жизни.

Несколько месяцев лежали они в госпитале и успели навсегда привязаться друг к другу. (Переписка между ними будет продолжаться многие годы. Корренсу было суждено стать видным государственным и общественным деятелем — президентом Национального совета Национального фронта демократической Германии, крупным ученым. Но об этом Зорге никогда не узнает.)

Корренс рассказывал: «Рихарда интересовало все, он был живой, увлекающийся человек. Особенно притягивали его политика и литература. Он часто говорил, что не хотел бы «жить только для себя». Он намеревался посвятить себя служению великой цели, которая бы целиком, без остатка захватила все его существо. Рихард страстно искал эту идею, искал свое место в жизни.»

Но самое главное, о чем они спорили тогда: личное отношение к войне и как понимать войну. Зорге начинал понимать войну как историческое явление. Война подчиняется какому-то более общему закону, она закономерна. Но можно ли обойтись без нее, избежать ее?.. Он понимал, что без посторонней помощи, без изучения специальной литературы не сможет разгадать сущность войны до конца, сформулировать то, что смутно бродит в голове. Пока была лишь ненависть к тем, кто развязал эту бойню.

После госпитального лечения Зорге дали отпуск, большой отпуск. Он мог не спеша идти по Унтер-ден-Линден, наблюдать за жизнью Берлина. На первый взгляд в столице ничего не изменилось. Так же бегут трамваи и автомобили, так же стоят на перекрестках полицейские. Швейцары распахивают двери магазинов. Сейчас модный цвет — серый: дамы и мужчины одеваются во все серое; на шляпах носят железные кресты. Железный крест повсюду: и на витрине табачной лавочки, и на детских каскетках, и на календарях.

Зорге сдал выпускные экзамены в школе, поступил в Берлинский университет на медицинский факультет. Слишком много крови и страданий видел он за последний год. На войне он хотел быть не убийцей, а спасителем. Не пропускал ни одной лекции. Особенно стремился к хирургии, но на первом курсе ее просто не было как таковой. Здесь было все с самого начала, от Галена и Везалия, и Зорге вскоре понял, что медицина не его призвание.

С медицины он переключился на самостоятельное изучение политических вопросов, политической обстановки в стране, политических партий. Здесь все показалось сложным, до крайности запутанным. Но это была родная стихия.

Он вспоминал, с каким интересом там, в окопах, залитых водой, прислушивались солдаты к каждому его слову — ведь в их глазах он был интеллигентом. И теперь, когда, как ему казалось, он понял сущность политики, его вдруг снова потянуло на фронт: он должен объяснить солдатам… И Рихард Зорге, даже не дождавшись конца отпуска, надел солдатский мундир и вернулся в свою часть.

Из его фронтовых друзей уцелели немногие. И эти немногие задавали Рихарду один и тот же вопрос: не будет ли война продолжаться вечно? Пора кончать… Но война только развертывалась по-настошщему. Планы быстротечной войны лопнули, она принимала затяжной характер. В 1915 году главным стал русский фронт. Здесь велись ожесточенные бои. Этот фронт тянулся от Риги, по Западной Двине, через Варановичи, Дубно, до реки Стрыпа. Сюда и перебросили осенью 1915 года артиллерийский полк, в котором служил Зорге.

Зорге продолжал размышлять о войне. Германия за один только этот год потеряла миллион человек. А чего она добилась? Ей не помогло даже секретное оружие — ядовитые газы. Здесь, на Востоке, она вынуждена перейти к обороне. Но и в обороне солдат ранят и убивают.

По ночам он выходил из блиндажа и долго смотрел в яркое звездное небо. В такие часы он как бы возвышался над обыденностью, над своими бесконечными мытарствами по грязным фронтовым дорогам, не чувствовал больше своей затерянности среди людских масс, и в нем с новой силой просыпался интерес к своеобразному явлению, которое зовется войной. Она представлялась теперь единым организмом, внутри которого происходят сложнейшие процессы.

Однажды Рихард проснулся от грохота и грома. Хоть и привык он ко всяким обстрелам, ничего подобного слышать и испытывать еще не приходилось. Дрожала земля и сыпалась через настилы бревен над головой. И вот бревна заходили ходуном, стали опускаться, Зорге бросился к двери, а потолок, бревна со стопудовой насыпкой земли продолжали опускаться на него. Он пытался выломать дверь, но ничего не получалось, ее завалило снаружи. Затем он потерял сознание. А когда пришел в себя, то увидел звездное небо и услышал рядом русскую речь.

Через два дня, когда Зорге сидел в окопе, его ранило осколком снаряда. И он снова оказался в берлинском госпитале. Второе ранение, но смерть обошла его и на этот раз.

Февраль 1916 года. На редкость студеная зима. В Берлине — голод, здесь в открытую осуждают правительство и кайзера Вильгельма и тайком передают из рук в руки номера журнала «Интернационал молодежи», где напечатана статья «Антимилитаризм». Статью подписал некто «Непримиримый», но многие знают, что это Карл Либкнехт, что создается фонд его имени для борьбы против войны. Тайно организована группа «Спартак», борющаяся против войны. Зорге встретился с двумя солдатами, знавшими Либкнехта и считавшими себя его союзниками и последователями.

«Я был знаком с семьями фронтовых товарищей и знал жизнь людей, принадлежавших к самым различным классам. Среди них были обычные семьи рабочих, мои родственники, принадлежавшие к среднему классу, классу буржуазии, были и знакомые из очень богатых семей. Буржуазия все настойчивее прибегала к теории о превосходстве немецкого духа. Я не мог выносить всего того, что делала эта надменная, тупая компания, представлявшая так называемый «немецкий дух», — среди политических деятелей также появились такие, которые уже начали проявлять беспокойство в связи с войной. В результате подняли голову реакция и империализм. На этот раз мое недовольство было еще большим, чем во время первого отпуска. Я опять попросился на фронт…,» — писал Зорге.

Он еще не пришел к мысли, что может активно бороться против войны. Он пока наблюдал и изучал, прислушивался — и ненавидел тех, кто продолжал вести бешеную пропаганду за войну, кто своей демагогией стремился поднять боевой дух солдат, разглагольствуя о том, что должна делать Германия по отношению к каждому государству для установления на вечные времена своего превосходства.

«Я имел привычку молча слушать эти споры и ограничивался лишь тем, что задавал вопросы… Но постепенно приближался момент, когда я должен был отказаться от позиции стороннего наблюдателя и принять окончательное решение…,» — рассказывал он.

Зорге продолжал нести службу в легкой артиллерии на Севере России. В один злополучный день их батарею обстреляла тяжелая батарея противника. Все кинулись в окопы. Но было поздно. Из всего расчета уцелел только Зорге. Но и он был тяжело ранен. Два осколка перебили плечевую кость, один угодил в колено. Очнулся он в полевом лазарете. Он был настолько слаб от потери крови, что его не отважились погрузить в санитарный поезд.

Позднее Зорге оказался в госпитале в Кенигсберге. Там он влюбился в сестру милосердия. В своих записках он не называет ее имени. Она успокаивала его, когда он метался в бреду, просиживала ночи у его изголовья. Но и тогда, когда нужда в особом уходе отпала, сестра подолгу сидела возле него. Вскоре он узнал, что лечащий врач — ее отец. Они оба, отец и дочь, словно бы приглядывались к Зорге. А когда Зорге попросил принести газеты, оба заулыбались. По ночам он бредил фронтом и боевой линией, выкрикивая бессвязные слова и команды. Тогда сквозь бред он слышал ее тихий голос, уговаривающий уснуть и ни о чем не думать. Лечение затягивалось. Врач сказал, что Рихард навсегда останется хромым. Сохранить ногу удалось чудом, но теперь она будет на два с половиной сантиметра короче. На этом с фронтом было покончено.

Сестра милосердия и ее отец оказались людьми необычными. Оба состояли членами революционного, или независимого, крыла социал-демократической партии. От своих новых друзей Зорге узнал о Международной конференции социалистов-интернационалистов, проходившей осенью прошлого года в швейцарской деревушке Циммервальд. Он также впервые услышал имя Ленина, который во главе революционных марксистов вел на этой конференции ожесточенную борьбу.

«Впервые я услышал о Ленине, о его деятельности во время пребывания в Швейцарии. Я пришел к выводу, что если глубоко вникну в самые главные вопросы относительно империалистических войн, над которыми задумывался в период пребывания на фронте, то ответ на них обязательно найду. И решил искать этот ответ или несколько ответов постепенно, по мере моего выздоровления. Уже тогда я решил посвятить себя служению, революционному рабочему движению…,» — писал Зорге.

В нем вспыхнул, казалось бы притупившийся за годы войны, интерес к экономике, к философии, ко всеобщей истории. Друзья охотно снабжали его книгами.

Прощание с врачом и его дочерью было трогательным. Здесь давали о себе знать не столько любовь, сколько дружба, взаимный интерес. Они радовались, что Зорге решил встать на путь революционной борьбы, и снабдили его кое-какими адресами в Киле, которые могли пригодиться.

Зорге продолжал числиться в артиллерийском полку а значился в долгосрочном отпуске. Он-то знал, что в полк больше не вернется. Занимаясь в университете, на политико-экономическом факультете, он стал готовить себя к деятельности революционера-профессионала.

«Экономическая система, которой так хвасталась Германия, разрушилась. Вместе с бесчисленными пролетариями я узнал, что такое голод, и понял, что значит испытывать постоянный недостаток в продовольствии. Я был свидетелем развала германской империи, которую считали государством, имеющим наипрочнейшую политическую структуру. Ни военщина, ни феодальные господствующие классы, ни класс буржуазии не могли указать путь для государства и найти выход для его спасения от всеобщего разрушения. То же самое было и в лагере противника. Единственная свежая действенная идеология поддерживалась только революционным рабочим движением, в ее поддержку все более развертывалась борьба,» — писал Зорге.

Во время пребывания в Берлинском университете он изучил античную философию и философию Гегеля, оказавшую влияние на марксизм, постепенно увлекался чтением работ Энгельса, а потом Маркса.

«Я изучил и врагов Маркса и Энгельса — людей, сделавших вызов их теоретическому, философскому и экономическому учению, и целиком отдался изучению истории рабочего движения в Германии и других государствах. За эти несколько месяцев я усвоил основы марксизма, уяснил суть диалектического метода, примененного на практике,» — писал он.

Весть об Октябрьской социалистической революции в России стала кульминационным пунктом жизни Зорге.

«Взрыв русской революции указал мне путь, по которому должно идти международное рабочее движение. Я решил поддерживать это движение не только теоретически и идейно, я решил сам стать его частицей в действительной жизни…,» — отмечал он.

Рихарду Зорге тогда шел двадцать третий год.

По материалам книги М.Колесниковой и М.Колесникова

История создания памятника Рихарду Зорге в Баку (ФОТО)

Неизвестное о Рихарде Зорге: семейные тайны и детство разведчика из Баку