Глазами азербайджанского журналиста: как бакинская опера покорила Стамбул 1960-х гг.

Заслуженный журналист Азербайджана Азад Шарифов (1930-2009) за свою карьеру успел поработать в газете «Молодежь Азербайджана», «Физкультурник Азербайджана».

Шарифов также работал в Москве в ЦК ВЛКСМ в секторе печати, затем заместителем главного редактора журнала «Вокруг света». Был корреспондентом газеты «Известия» по Турции, Ирану и Афганистану. В 1969 году А.Шарифов стал заведующим отделом культуры ЦК КП Азербайджана. Он также занимал должность директора «Азеринформ».

В одной из своих книг, Шарифов рассказал об одной из своих поездок в Турцию (Стамбул) во второй половине 1960-х годов. В Стамбул А.Шарифа послали вместе с группой советских артистов. В Турции это был «первый концерт советских артистов после холодной войны», как писал журналист.

В данном материале — заметки А.Шарифа из этой поездки.

**********

Это была моя первая встреча с Турцией. В составе нашей делегации — молодые солисты бакинского оперного театра и киевская балетная труппа. Стамбул встретил нас ночной духотой, огромными букетами в руках представителей федерации, которых, однако, к нам не допускали. Придирчиво изучали фотографии, печати, визы, подписи и анкеты. Затем их внимание переключается на театральные костюмы.

— Что в ящиках?
— Костюмы для танцев.

Небольшое совещание за перегородкой. Просят какой-нибудь открыть. Предлагаем любой на выбор. Все это происходит по-восточному, с вежливыми улыбками и извинениями за беспокойство. Один из офицеров неуверенно ткнул в крайний. Снимаем крышку. На стойку ложатся белоснежные балетные пачки, красные сапожки, расшитые сарафаны, музыкальные инструменты. Вновь совещание за стойкой. Тем временем встречающие нас студенты уже перелезают через стойку и начинают тащить наши чемоданы в автобус.

Фестиваль проходил в летнем театре «Ачыг хава», расположенном на самом берегу изумрудного Босфора. Первый же осмотр театра нас сильно встревожил. Дело а том, что он построен по типу древнегреческого театра и полсцены выложено крупными каменными плитами. Сумеют ли ребята выступать на скользких плитах, где каждое падение грозит серьезными ушибами? Студенты из оргкомитета, которые старались сделать для нас все возможное, предложили покрыть сцену ковром или брезентом. Попробовали оба варианта. Ковер выпросили у какого-то мецената-миллионера, пообещав ему билет и первом ряду на русский балет, а брезент почему-то приволокли поздно ночью через черный ход. Потом ребята мне тайком признались, что брезент взяли «напрокат» с американского грузовика. Но к сожалению, оба варианта отпали.

— Фуэте не получается, — вздохнув, сказала мне одна из наших балерин. Я на всякий случай с умным видом кивнул головой. Правда, потом уже на обратном пути в самолете, она растолковала мне что такое «фуэте» — верчение. Но в тот момент действительно получалось «верчение», афиши по дороге из типографии куда-то исчезли и поэтому не были вывешены. Объявление по радио опоздало, а в газете не приняли. Таким образом, мы не знали, будут вечером зрители или придется выступать перед пустыми креслами. Все были встревожены, хотя вслух об этом никто не говорил.

Вдобавок ко всему с утра зарядил дождь, сначала мелкий, потом перешел в настоящий ливень. Но наши сопровождающие успокаивали нас.

— Поверьте, — говорили они, — мы хорошо знаем Стамбул и стамбульцев. Во-первых, дождь прекратится. Во-вторых вечером в этом зале негде будет яблоку упасть. Концерт советских артистов, к сожалению, не частое явление в наших краях. Это вам не надоевшие всем американские боевики с «пиф-паф» или длинноволосые джазмены.

Прогнозы наших друзей полностью оправдались. Уже с семи часов вечера стамбульцы стали собираться в зале целыми семьями, вооруженные зонтиками и плащами. Кстати, — что в Турции любят и ценят русский балет, я убедился и несколько лет спустя, второй раз приехав в Стамбул. Целую неделю в крупнейшем кинотеатре города «Ватан» шел цветной фильм «Спящая красавица» и целую неделю я безуспешно пытался попасть на него. Однако, вернусь к тому, первому концерту.

Около 9 часов вечера к нам подошли члены оргкомитета с предложением задержать концерт на полчаса. Оказалось, что хотя все шесть чугунных ворот театра открыты, — они не в состоянии пропустить всех зрителей. Задерживать начало концерта мы не собирались. Однако, чуть позже ко мне подошел личной представитель губернатора Стамбула с настоятельной просьбой задержать концерт на полчаса… Его поддержал и наш генеральный консул Игорь Жуковский, который с первого дня нашего прибытия в Стамбул окружил нас заботой и вниманием. Пришлось согласиться, однако мы поставили условие, чтобы они сами объявили зрителям о причине задержки концерта.

Наконец-то, не только пятитысячный зал, но и все проходы забиты до отказа. Сотни безбилетников расположились на холмах вокруг театра, на высоких деревьях и крышах домов. По словам директора, такого количества зрителей этот театр еще не видел. Это и понятно, наше выступление было первым концертом советских артистов после многих лет «холодной войны».

Пора начинать… Я прохожу в ложу гостей и подаю знак. «Поехали», — как говорил Юрий Гагарин. Ярко освещенная сцена сверкает от канифоли, это наша «находка», — чтобы танцоры не поскользнулись. В шутку предлагается проверить еще раз «тормозные устройства». Первыми начинают Надя Костенко и Валерий Дейниченко. Они исполняют адажио из «Лебединого озера». Hepвы напряжены до предела. Первым всегда труднее. Но ребята спокойны и мало улыбаются зрителям.

Я, к сожалению не знаю историю хореографии. Но глубоко убежден, что вряд ли кому-нибудь из солистов балета приходилось выступать в таких трудных условиях, — на скользкой каменной сцене. Тут требовалось не только высокое профессиональное мастерство, но и многое другое, чему не обучают ни в школах, ни в училищах. Танцевали блестяще, демонстрируя филигранную технику, поэтичность, легкость. Зал все время взрывался шквалом аплодисментов. Нину Абрамову заставили дважды исполнить «Умирающего лебедя» Сен-Санса.

Каждый из молодых артистов знал, что они здесь первые полпреды советского искусства, по ним будут судить о нашей молодежи, о нашем искусстве, и о нашей стране. В середине концерта неожиданно упал Валентин Ковтун и подвернул ногу. Можно себе представить, какая боль пронизывает человека при растяжении сухожилий. Мы едва успели оказать ему помощь, — и Валя вновь со всеми на сцене. Он категорически отказался уйти и танцевал до самого конца. И как танцевал! Дай бог, как говорится, каждому танцевать так при здоровых ногах.

Великолепно принимали зрители солистов бакинской оперы, — Зейнаб Ханларову и Лютфияра Иманова. Когда Лютфияр пел турецкие песни, то весь зал подхватывал припев и артисту оставалось только дирижировать этим хором. Какие только названия песен не выкрикивали ему из зала: «Волгу-Волгу», «Черные глаза», «Россию». Одним словом, концерт продолжался целых три часа! А потом еще столько же продолжалась беседа в общежитии, где мы жили с турецкими студентами.

Выяснилось, что кроме фамилий космонавтов и футболистов, они ничего о нашей стране не знают. Все, конечно, знали Льва Яшина. Собственно, после Юрия Гагарина это самый популярный советский человек в Турции. Позже, когда наш прославленный вратарь приезжал в Стамбул на чествование известного турецкого футболиста Метина, я убедился в справедливости этих слов.

Наши собеседники не могли понять, как это можно бесплатно учиться, да еще и стипендию получать! Как можно бесплатно получить квартиру, сделать операцию в больнице?..

— Вам например делали операцию? — спросил один из них.
— Да, вырезали аппендицит.
— Бесплатно?
— Бесплатно. — Минута молчания. Потом просьба.
— Извините, если можно… Покажите пожалуйста. — Как ни смешно, пришлось показать. Но больше всех их интересовала жизнь в колхозах, условия труда, оплата, права колхозников. Слушая наши ответы, они тихо вздыхали в темноте.

….

В этот вечер в театре с концертом должна была выступать турецкая делегация.

Особенно запомнился мне разговор с бедно одетым и робким человеком, который прежде чем заговорить со мной, много раз извинялся за беспокойство: — «Я продавец воды. Не «Кока-Кола», а самой дешевой воды — «садэ су». С вами знакомятся здесь образованные люди, а я неграмотный, продаю простую воду. Я много лет работаю в этом театре, видел много больших артистов со всего мира. Но к ним я не подходил. Они не пьют простую воду, а я знаю свое место. Но мне, бей-эфенди, извините, очень хочется пожать руки вашим балеринам. Позвольте, пожалуйста. У меня тоже растет дочь, но в детстве ее поразила какая-то неизвестная болезнь и у нее отнялись ноги… Так и растет она в постели. Мать ее умерла с горя. Она мечтала сделать свою дочь танцовщицей. Но бог распорядился иначе. И я, глядя, как танцуют ваши девушки, подумал, что может через них придет к моей девочке исцеление. Позвольте познакомиться с ними, может, через их руки и к моей дочери перейдет счастье.»

Глаза моего собеседника наполнились слезами. Я пригласил наших девчат, они подарили ему матрешек, фигурку космонавта, и много других сувениров. Надо было видеть, какой благодарной радостью сияли черные, как стамбульская ночь, глаза этого уже далеко немолодого человека — продавца простой воды — «садэ су».

**********

Стамбул. 1960-е гг.

Однажды вечером я прогуливался с одним из членов оргкомитета по Стамбулу. Около одного особняка стояли стенды с фотографиями, на столах были разложены книги и журналы в пестрых обложках. Сначала мой знакомый хотел увести меня в сторону, но заметив мое любопытство, с какой-то решимостью подвел меня к стендам. Кроме нас здесь никого не было, за исключением скучающей фигуры «миссионера», челюсть которого беспрерывно двигалась, перекатывая жвачку, да двух девчушек-школьниц, привлеченных фотографиями голливудских красоток. Как только мы подошли, служащий мгновенно преобразился. На скучающем лице его расцвела рекламная улыбка. Он протянул девушкам какие-то журналы, потом торопливо, словно боясь, что они могут уйти, стал подсовывать книжки, проспекты, пластинки, взялся даже за магнитофон.

— Ничего не возьмут, — уверенным тоном сказал мой спутник, хотя я почувствовал, что он нервничает.
— Почему же? — спросил я.
— В Стамбуле это считается неприличным, — коротко ответил он. Девушки действительно ничего не взяли.
— А что в этом помещении? — спросил я его.
— Бюро американского информационного агентства, короче — ЮСИА.

«Старый знакомый», — подумал я и спросил: У них что нет помещения? Поэтому они вынуждены раскладывать свой фоващ на улице, как на базаре?

— Что вы! весь особняк купили. Там прекрасно оборудованные залы. Послушаешь их, так лучше Америки нет страны. Но у нас уже знали американцев. В одно время их солдаты не давали проходу нашим девушкам. Да и сейчас хулиганят в ресторанах, кафе, даже в такси. Вышла даже специальная книга — «Берегись, идет американец!».

Но турки не заходят в этот особняк, — продолжал мой собеседник. — В первое время они здесь оставляли свои стенды на ночь, освещая их неоном. Но к утру от стендов оставались жалкие остатки, — и улыбнувшись, добавил, — сами видите, улицы у нас узкие, народу много. Можно «нечаянно» задеть стенд и он упадет… Да и мальчишки у нас озорные, могут камнем запустить. А чт0 спросишь с дворников, по-английски они не читают; убирая улицы, принимают это за мусор. Так что, американцам приходится на ночь убирать свои стенды, от греха подальше.

О НАЗЫМЕ ХИКМЕТЕ

Нигяр Рафибейли, Назым Хикмет, Расул Рза (на премьере пьесы Н.Хикмета «Дамоклов мяч» в Баку

[А.Шариф спрашивает у своего спутника-турка]— Скажи пожалуйста, а что ты думаешь про Назыма Хикмета? Это правда, что его произведения у вас запрещены? Неужели даже студенчество не интересуется его творчеством? Ведь хотите вы или нет, — это личность мирового масштаба.

Юноша долго молча вышагивал, о чем-то размышляя, потом вдруг широко улыбнувшись, проговорил:

— Ты так нем говоришь, будто бы видел его живого и разговаривал с ним.
— Видел и разговаривал с ним в Баку. Мой собеседник от неожиданности даже приостановился.
— Ты знаком и видел Назыма Хикмета?!
— Да, и не раз слушал его стихи в его собственном исполнении на вечерах в Москве и Баку. Что тут такого?

Турок замолчал, потом признался:
— Для нас Назым Хикмет, что-то далекое, запретное и легендарное. Конечно, мне, турку, очень приятно, что ты так отзываешься о моем земляке. Он, знаешь, как боль здесь, — парень ткнул себя кулаком в грудь, помолчал. — А кого еще из турецких писателей вы издаете? Я стал перечислять ему: Решад Нури Гюнтекин, Сабахаттин Али, Орхан Кемаль, Яшар Кемаль, Орхан Вели.

Тут он не выдержал и, наклонившись, сказал мне по секрету: «Конечно, Назыма у нас не издают, но студент его стихи перепечатывают на машинке и распространяют, хотя за это грозит немало неприятностей.»

Тут мы вышли на площадь Таксим, где в свете прожекторов возвышался памятник Ататюрку, и глядя на него, словно давая обещание, мой знакомый сказал: «У меня такое чувство, что пройдет не так много времени и произведения Назыма Хикмета будут выходить большими тиражами и на его родине, а пока… Большое спасибо за то, что и книги его «живут» на свободе в вашей стране.»

По материалам книги «Чайки над Босфором»