Заслуженный журналист Азербайджана Азад Шарифов (Азад Шариф) скончался в 2009 году, на 79-м году жизни. За свою карьеру он успел поработать в газете «Молодежь Азербайджана», «Физкультурник Азербайджана».

Шарифов также работал в Москве в ЦК ВЛКСМ в секторе печати, затем заместителем главного редактора журнала «Вокруг света». Был корреспондентом газеты «Известия» по Турции, Ирану и Афганистану. В 1969 году А.Шарифов стал заведующим отделом культуры ЦК КП Азербайджана. Он также занимал должность директора «Азеринформ».

Он был автором многих статей и книг, где, помимо всего остального, он освещал и свои поездки по разным странам мира.

Такой была его книга “Чайки над Босфором” (1991 г.), где А.Шарифов рассказал о своей поездке в Вену (Австрия) на VII Всемирный фестиваль молодежи и студентов в 1959 году, в составе делегации от СССР…

**********

Это была моя первая зарубежная поездка. Впервые я пересекал государственную границу СССР. И хотя с тех пор прошло почти три десятка лет, и мне пришлось пересечь, переплыть и перелететь ее множество раз, — не забыть той щемящей тоски, которая напала на меня вдруг, когда наш поезд медленно, словно раздумывая, пересек разделенный пополам мост и вошел на другой, чужой берег реки. Позади остались напряженные фигуры пограничников в зеленых фуражках, родные и близкие до слез…

Первый вопрос, который мне задали, когда я вернулся из Вены; — какой фестиваль лучше, в Москве или в Вене? Пожалуй, и мы сами, отправляясь в Австрию думали о том же. Но очень скоро поняли, что такое сравнение само по себе неправомерно; ведь фестиваль молодежи впервые проходил в капиталистической стране.

Восточный вокзал Вены, куда мы прибыли, — очень красивое здание в современном стиле. С первых шагов нас поразило то, что ни на перроне, ни в залах мы не заметили ни одного флажка, ни одного плаката, хотя бы отдаленно напоминавших о Всемирном фестивале. Это в день открытия фестиваля! Поэтому, не теряя время на размышления, мы сразу же отправились в отель «Цум туркен», чтобы к 5 часам поспеть в венский парк «Пратер», на стадион, где должен вспыхнуть огонь фестивального факела.

Огромный стадион был переполнен зрителями и участниками фестиваля задолго до открытия, которое началось с торжественного шествия делегаций. Надолго запомнился момент появления на стадионе громадного макета советского спутника, восторженно встреченного всеми. Недалеко от нас сидел пожилой австриец со своей большой семьей. Увидев спутник, он высоко подбросил шляпу с пером, взволнованно скандируя вместе со всеми «Шпутник!», «Шпутник!».

Конечно, не все были так благожелательно настроены. Тут же на стадионе вертелись парни в кожаных штанах. Многие из них были с небольшими чемоданами, содержание которых недолго оставалось тайной.

Дело в том, что сама идея фестиваля пришлась не всем по душе в Австрии, а особенно в Западной Германии. Клеветническая кампания, направленная на срыв международной встречи молодежи, продолжалась месяцами. Вот уж где не жалели «пороху» враги, они делали все, чтобы не допустить проведение фестиваля. И лотом, озлобленные неудачей, организовали несколько провокационных антифестивальных «центров». Деятели одного из таких центров решили принести на стадион ящики с тысячами крыс и выпустить их там, чтобы сорвать открытие праздника.

Однако с первой же минуты на стадионе сложилась такая сердечная и дружеская обстановка, что, когда в небо взмыло белое знамя с фестивальным значком и десятки тысяч юношей и девушек запели «Гимн демократической молодежи», всем стало ясно, — фестиваль победил и его величественного марша не остановить никому. Видно, поняли это и молодчики в кожаных штанах. Мы видели, как заталкивали они свои ящики под сиденья, прижимая их ногами. И хоть в небе над стадионом летали самолеты с привязанными к хвостам транспарантами — «Фестиваль — без нас», внизу победно шумела и бурлила молодость мира. Призыв так и повис на хвосте, и фестиваль начался «без них».

Потерпев провал на открытии, враги пытались настроить против фестиваля жителей Вены. На улицах стали появляться плакаты, запугивающие «нашествием коммунистов и врагов церкви».

Провокаторы распустили гнусный слух, будто в Вену приехали больные чумой и оспой «негры и азиаты». Пришлось вмешаться властям. Главный врач комиссии, назначенный правительством, категорически опроверг эту нелепую выдумку.

МОСКВА — БАГДАД!

Пресс-центр продуманно планировал журналистские встречи, распространял билеты на те или иные мероприятия фестиваля. Случилось так, что и выступление ленинградского балета, и встреча с молодежью Ирака состоялись одновременно, утром третьего дня. Хотелось попасть и на встречу, и на концерт. Как быть? Но все мои сомнения «легко» разрешились; выяснилось, что билеты в театр заранее разобрали более предприимчивые коллеги.

Встреча с багдадской молодежью происходила в одном из летних кафе, — в «Пратере». Едва наш автобус притормозил у кафе, нас сразу окружила шумная толпа иракцев в национальных костюмах. Каждого из нас встречали крепкие руки, радушные приветствия, добрая улыбка. Еще из окна автобуса я обратил внимание на молодую монашку, — она так пристально наблюдала за нашей встречей, что нельзя было не заметить ее напряженного лица.

Первый, с кем я познакомился, был студент английского колледжа, Салех Саядулла. Он рассказал мне о том, как пришлось трудно его товарищам в первые дни после иракской революции 14 июля, когда в Лондоне начались преследования арабских студентов: «Но мы боролись и терпели. Моей стране нужны образованные люди, специалисты.»

Затем, широко улыбнувшись, Салех дружески хлопнул маня по плечу и сказал: «Я давно мечтал познакомиться хоть с одним советским человеком. Вы молодцы! Если бы не ваш ультиматум, на Суэце продолжал бы развеваться английский флаг. Вы молодцы!»

Пока мы беседовали с Салехом, я вновь увидел монашку, — она сумела пробиться к самой ограде и теперь стояла в толпе совсем недалеко от нас.

В это время к нам подошел высокий, представительный араб с живым, приветливым лицом, Салех познакомил нас. Это был музыкальный редактор Багдадского телевизионного центра — Мунир Башир. Разговорились о музыке. Как выяснилось, он знал многих наших азербайджанских композиторов и очень высоко ценил их произведения, особенно тепло отзывался о Кара Караеве. В свою очередь Мунир Башир спросил нас, что мы знаем из арабской музыки. Тогда мы с журналистом Джамилем Алибековым и художником Асефом Джафаровым стали напевать популярную в Баку арабскую песню «Шалабийэ». Лицо его радостно преобразилось, и он стал подпевать нам, постукивая в такт пальцами по столу. Не трудно представить, как мы обрадовались, когда Мунир Башир смущенно признался, что является автором этой чудесной песни. Он был растроган до слез, узнав, как полюбилась эта песня бакинцам.

И еще с одним интересным человеком встретились мы в это утро: это была Кюбра Халид — первая иракская женщина-педагог. Она с гордостью рассказала о своем муже-коммунисте, о том, как жестоко преследовали его до революции. Это по его совету решилась она поехать в Вену. И нисколько не жалеет, — столько здесь интересного! Будет о чем рассказать своим студентам.

Ее последние слова заглушила музыка. Чьи-то руки увлекли нас к кругу танцующих. В самом центре его, громко отбивая ладонями такт, стояла уже знакомая мне монашка. Видно, общее веселье заразило и ее.

ПОЧЕМУ ГАЛИЯ ХМУРИТСЯ

Таборштрассе — одна из самых оживленных улиц Вены. По обе стороны ее тянутся фешенебельные магазины с громадными рекламами в зеркальных витринах кафе с уютно расположенными на улице столиками. На Таборштрассе обедали советские туристы и ряд других делегаций.

В первый день в одном зале с нами за столиками сели черноволосые и веселые делегаты далекой Венесуэлы. Говорили они между собой на испанском, но с официанткой пытались объясниться по-английски. Среди делегатов обращала на себя внимание вусокая, красивая девушка — Галия Рекина. Можно было забыть и о еде, и о времени, слушая, как поет она мелодии Венесуэлы.

Мы, четверо бакинцев, — художник Асеф Джафаров, поэт Рамиз Мамедов, инженер Мустафа Гусейнов и я, уже собрались было уходить, когда Галия подошла к нашему столику и, отчаянно жестикулируя, заговорила по-испански. Мы огорченно развели руками. Сверкая глазами, Галия заговорила еще быстрее, коснулась рукой каждого из нас и, наконец, беспомощно оглянувшись, умолкла.

— Ю спик инглиш? — спросил я наугад.
— Но, литл.

Но, ничего, мы тоже «литл». Как всегда, в таких случаях помогают жесты. Познакомились. Галия оказалась студенткой экономического факультета Венесуэльского университета. Ее отец и мать — художники.

— Вы не собираетесь на выставку? — спросила нас Галия. — Пойдем, посмотрим, говорят там много интересных работ! Я расскажу моим родителям…

Вечером, вернувшись с очередной пресс-конференции, мы первым долгом бросились разыскивать Галию. Но, как ни странно, нашей знакомой нигде не было. Наконец, кто-то из венесуэльских друзей сообщил нам, что у Галии плохое настроение и она сидит одна где-то в углу кафе.

— Галия, салют! Вы что такая скучная?

Девушка посмотрела на нас. В ее огромных, черных глазах затаилась обида и недоумение.

— А, совиет, комрадо! Не ходите на выставку! Не надо, не надо! Отец мой всегда говорил, что вы знаете толк в живописи, но там живописи и скульптуры нет! Там абстракционизм в самом плохом смысле этого слова. Там… там… просто издевательство над людьми.

Еле справившись с волнением, мешавшим ей говорить, девушка продолжала: «Мой отец, старый человек, много лет жизни отдал живописи. Я с детства привыкла часами просиживать в его мастерской, я любила наблюдать, как оживали на полотне краски весны и добрые, мудрые лица людей. Его картины заставляют думать. Они могут сделать человека сильнее. А тут — выставленная в золоченых рамах глупость, убожество.»

На другой день мы все-таки выбрали время и отправились на выставку. В просторных залах нас встретила целая галерея неописуемых уродов. И каждый а обрамлении массивного багета. Представьте себе, к примеру, большое полотно, где на желтом фоне пересекаются черно-красные полосы, а в углу расплылась оранжевая клякса. На табличке пояснительная надпись: «Плохое настроение». Рядом с нами откровенно, чуть не до слез хохотали муж с женой, — туристы из Болгарии.

— Ну, понятно, настроение бывает плохим, — говорил Иван Бровак, — но зачем выдавать за искусство этот бред? Ведь такое напишет разве только умалишенный. А скульптуру вы видели?

Он потащил нас в следующий зал, в центре которого возвышалось хаотическое сооружение из кусков жести и каучука. Это сооружение, по мысли автора, должно было представлять человека XX века.

На выставке нам настойчиво предлагали небольшую газету «Венские новости». Первая полоса сообщала аршинными буквами: «Ни один житель Вены не выйдет приветствовать коммунистов!». Но разве ложь эта зачеркнет в памяти переполненную чашу стадиона в день открытия фестиваля и гул восхищения, которым встретили великолепную копию советского спутника. Один из наших журналистов со вздохом припомнил свою неудачную попытку попасть на концерт грузинского ансамбля танца, — почти все билеты были закуплены хозяевами гостеприимного города, дружно рукоплескавшими советским артистам.

Кстати, издатели этой газетенки не скрывали, что она печатается в Мюнхене. В связи с этим вспоминается казус, который произошел на последней пресс-конференции. Один польский журналист спросил секретаря фестивального комитета, Жака Гарсия, нет ли в зале представителя газеты «Венские новости»? Сидевшие в углу американские и западногерманские газетчики притихли. Никто не поднял руки.

— А что такое? — спросил Жак Гарсия.
— Они каждый день присылают нам свою газету на русском языке, — ответил поляк. — Но русский язык не все знают у нас. И поневоле приходится употреблять газету… ну, не совсем по назначению. Зная, как дорого обходится издание такой газеты, мы хотели бы оплатить хоть часть счета…

Раздался оглушительный хохот: все смеялись над незадачливыми издателями «Венских новостей». А в углу сердито дымили сигаретами.

Нет, настроение у нас не испортилось на выставке, как у Галии. Когда мы сказали ей об этом, она не поверила.

— Мы всегда можем отличить подлинное искусство от его подобия, — так и передайте отцу. Пусть не сом-невается!

У Галии радостно вспыхнули глаза, и она благодарно пожала нам руки. Потом, наклонившись, тихо попросила: «Дайте мне значок с изображением Ленина. Хоть маленький.»

Она бережно приколола значок к груди.

В это время Асеф, пристроив на камнях этюдник, рисовал, индианку. Вокруг собралась толпа, наблюдая как оживает на холсте тонкий, темный профиль. Галия осторожно подсела рядом.

— Можно я посижу… как с папой? — попросила она.
— Ну, конечно, — лукаво улыбнулся Асеф. — Только лучше «как с братом».
— Хорошо, хорошо, — виновато кивнула она, — тогда как со старшим братом.

АРТУР МАК ЭВАН ПЫТАЕТСЯ СПОРИТЬ…

Обычно советская делегация все свои диспуты, дискуссии и лекции проводила в советском павильоне Венской ярмарки. Но в этот день здесь не предполагалось никаких мероприятий. И, по всей вероятности, только сильный ливень загнал сюда так много людей.

По этой же причине оказались здесь двое американских юношей — Артур Мак Эван, студент Портлендского университета из штата Аризона и его друг Джеймс. Окинув равнодушным взглядом стенды, молодые американцы уселись в углу зала. В другом его конце группа наших поэтов — Евгений Долматовский, Лев Ошанин и другие вели дружескую беседу с двумя парнями из Нью-Йорка.

Американцы жаловались на разлад среди членов их делегации. Дело в том, что американская делегация на фестивале разделилась на два лагеря: представителей Нью-Йорка и Чикаго. В составе последнего было много реакционно настроенных элементов, в большинстве своем государственных служащих, которые пытались настроить кое-кого из своих соотечественников против фестиваля. Сложилось так, что делегация почти не участвовала в фестивале, проводя время в бесконечных спорах. Повертев в руках небольшую советскую брошюру, Джеймс обратился к одному из наших товарищей:

— Мы вот читали про вашу семилетку, видим, как все вы активно участвуете в фестивале, и поэтому непонятно, почему вы продолжаете политику «железного занавеса»?
— Вот это здорово, — удивились мы. — Скажите, вы были на советской выставке в Нью-Йорке?
— Был. Сильное впечатление!
— «Березку» видели? Наш балет смотрели?
— О’кэй! Это прекрасное зрелище!
— Так о каком же «железном занавесе» вы толкуете? — спросили мы.
— Но к вам нельзя приехать просто. И вы сами не имеете права выбирать зарубежные маршруты…

Мы попросили Джеймса назвать делегацию США, которой бы Советский Союз отказал в визах. И в свою очередь не забыли вспомнить двухлетнюю волокиту в США с визами для группы редакторов наших студенческих и молодежных газет. Джеймс долго и нудно перепрашивал переводчицу, делая вид, что не понял нас.

В разговор вмешался Артур Мак Эван. Деловито поправив очки, он прервал Джеймса: «»Занавес», хоть и медленно, вы начинаете раздвигать. А что вы можете сказать по поводу пребывания ваших войск в восточно-европейских странах и продолжения испытаний атомных бомб?»

— Скажите, а вы читаете газеты? Читаете? Так вам должно быть известно, что Советское правительство предложило США прекратить испытания и первым подало такой пример. Однако, нас почему-то не поддержали.

Тут Артур пустился в длинное объяснение: мол, правительство США не совсем хорошо, конечно, поступает, но оно — капиталистическое, а вы же коммунисты, и потом у СССР достаточно большой запас бомб, чтобы не продолжать испытаний.

— Значит, вы предлагаете нам сидеть сложа руки, пока над нашими городами не вырастут ядовитые атомные грибы?
— О, нет, мы не собираемся начинать войну! Мы только хотим сделать наши границы безопасными.
— А разве им кто-нибудь угрожает? Разве мы строим наши военные базы у ваших границ? Нет. А вы окружили всю нашу страну своими базами. Каспийское море, если верить картам, кажется, нигде не граничит с Америкой… Зачем же вам возводить ракетные базы в Иране и Турции? Представьте себе, что появилась бы советская военная база где-нибудь на границе вашего штата Аризона, неподалеку от Портленда, как бы вы спали ночью? Спокойно? Вряд ли!

Во время нашей беседы к нам подсел высокий смуглый парень с множеством значков на груди. Когда разговор зашел об Иране, он не выдержал и, попросив извинения, прервал американца:

— Я студент из Ирана. Вы говорите о безопасности американских городов… Это хорошо, что вы об этом беспокоитесь. Но почему вы забываете при этом о судьбе других народов? Правильно говорят советские товарищи. На границе с Азербайджаном, на нашей территории вы собираетесь строить базы. Несколько минут в воздухе, — и самолеты будут над Баку. Ясно, что если вы начнете бомбить, то русские в ответ будут бомбить и «вашу» базу. То есть наши иранские города и села. Наши! И вы хотите, чтобы иранский народ пассивно наблюдал, как хозяйничают в нашей стране американские военные?

Артур и Джеймс несколько раз пытались прервать разгорячившегося иранца. Наконец, им это удалось.

— За это мы вам даем большие займы, на которые вы поднимаете вашу нищую страну, — веско бросил Артур.
— Вы говорите о подачках нашей стране? За эти подачки вы ежегодно выкачиваете у нас нефть на миллионы долларов. Уходите из Ирана. Мы и сами на своей нефти сумеем поднять экономику всей страны. Народу ваши займы не нужны, да они и не доходят до него… На эти деньги благоустраивается только шахская знать, богачи.
— Вы, конечно, коммунист? — спросил Артур иранца. — И это мнение вашей партии?
— Нет, я просто иранский студент и это — мнение всего народа.
Тут в разговор вступил молодой рабочий из Амстердама Роберт Хурман.
— Про Голландию, слава богу, вы, конечно, не скажете, что это нищая страна. Однако, ваших военных баз у нас не меньше, чем кафе. В Иране вам надо охранять интересы миллионеров, американских нефтяных компаний, в руках которых все нефтяные промыслы. Чьи же интересы защищают ваши солдаты в Голландии? Ей-богу, смешно, если вы сядете у порога моего дома с ножом в руках и будете твердить, что охраняете свой дом, который за тысячи миль от моих ворот. И нечего удивляться, что даже стены домов Амстердама кричат: «Янки, гоу хом!», «Янки, убирайтесь домой!». Это мнение голландского народа. Не забывайте, что мы тоже далеки от коммунизма.
— А если у вас появится коммунистическая зараза, — уже собираясь уходить, сказал Артур, — и вас постигнет участь Венгрии?

Роберт поднялся и, похлопав по плечу американца, дружески, но внушительно проговорил: Не надо думать, Артур, что вы умнее всех. В наших делах мы сами разберемся. Кстати, кое-кого из тех венгерских мальчиков я видел здесь в Вене. Повзрослели, попробовали доллар на вкус и сейчас во сне Будапешт видят…

Уже у самого выхода Артур проговорил: И все-таки я с вами не согласен. Мы хотим мира…

— … и побольше долларов, — перебил его кто-то из присутствующих, — разумеется за чужой счет.

Дождь продолжал хлестать, до блеска начищая ринги, плацы и штрассе Вены. А Артур и Джеймс молча вышагивали под дождем. Неуютно им стало в советском павильоне.

ХИРОСИМА НЕ ПОВТОРИТСЯ!

Днем опять лил дождь, а вечером, несмотря на пасмурную погоду, жители Вены с семьями вышли на Венский Ринг. Плотная толпа народа собралась по всему Рингштрассе. К этому времени сюда стали стекаться колонны участников фестиваля. Наша делегация несла красочные плакаты, призывающие к миру, макеты голубей, спутника. Пока собирались делегации, на площади образовался огромный круг, в середину которого под звуки нагары лихо выскочили участники грузинского ансамбля танце. По-кавказски, с огоньком, едва касаясь земли, неслись они по кругу в зажигательной лезгинке. Венцы, впервые увидевшие наши кавказские танцы, были ошеломлены. И когда смолкла музыка, на площади разразилась буря оваций.

Подолгу расспрашивали жители Вены о нашем крае. Нужно сказать, что многие из них, даже пожилые и образованные люди, почти ничего не знали об Азербайджане. Но Баку знали, конечно, все! «О, Баку — пет-роль!».

Они с удовольствием менялись сувенирами, просили адреса, брали автографы. Многие, наверное, помнят, каким успехом на Московском фестивале пользовалась песня «Подмосковные вечера». В Вене ее тоже много пели. Но «королевой» все же была песня «Россия». Вот и тогда, возникнув где-то в углу площади, она стала набирать высоту и силу, подхваченная сотнями голосов. Птицей, могучей, свободной реяла над толпой удивительно мелодичная русская песня — «Россия, Россия, Россия — родина моя!».

Уже стемнело, когда началось шествие. Крепко взявшись за руки, шли советские юноши и девушки в тесной толпе венцев, громко и дружно скандируя: «Фриден!», «Фройндшафт!». А в ответ неслось: «Мир!», «Дружба!» — и море трепещущх белых платочков. Нашу делегацию узнавали издалека по знаменам, и простые люди Вены горячо ее приветствовали.

«Совиет Юнион!», «Совиет Юнион!», «Шпутник—Ракета!». Это была настоящая победа фестиваля. Победа сторонников мира и дружбы.

Такой триумф Советского Союза, естественно, вызшал бешенство фашистских молодчиков. Когда мы пришли на площадь Героев, где должен был состояться митинг, внезапно группа молодых людей, взобравшись на какой-то памятник, стала выкрикивать гитлеровские лозунги. Никто из нас не успел шевельнуться, как венцы, сложив свои зонтики, бросились на них. Пока появилась полиция, многим молодчикам крепко досталось. Они, конечно, трусливо бежали. А тех, кто не успел скрыться, полицейские с трудом вырвали из рук толпы. Так бесславно кончилась еще одна попытка врагов международного молодежного движения сорвать фестиваль.

В тот день на площади собралось около ста тысяч людей. Многие австрийцы приехали специальными поездами из разных уголков своей страны. Но, когда на сцене лоявилась худенькая японская женщина Кацука Карасима, стало удивительно тихо. Казалось, вся Вена затаила дыхание, с волнением слушая человека, пережившего атомную бомбежку. Говорила она тихо, но ее слабый, неровный голос был слышен во всех уголках Ринга.

— Четырнадцать лет назад на Хиросиму упала атомная бомба. В одно мгновенье были уничтожены сотни тысяч людей. А я хоть и выжила, но на моем теле остались неизлечимые раны. Невыразимо страдая от ожогов, я бродила по городу. На моих глазах тысячи и тысячи людей тонули в реках, ища облегчения от боли. Я видела, как потеряла рассудок молодая мать; ее ребенок сгорел живым факелом. Эти воспоминания, словно видение ада, они на всю жизнь, как и раны на моем теле… В Японии каждый день умирают люди от лучевой болезни. В Хиросиме и Нагасаки немало женщин, которые никогда уже не познают радость материнства. И я хочу вас сегодня спросить, разве атомный смерч не угрожает другим городам мира? Через вас, участников и стей фестиваля, мы хотим сказать человечеству, — мирное сосуществование — единственный путь к тому, чтобы на нашей планете не повторилась трагедия Хиросимы и Нагасаки!

Слова Кацуки Карасима потрясли всех. С разных концов стали раздаваться возгласы в защиту мира. Постепенно вся площадь стала скандировать по-русски: «Мир!», «Дружба!». Это звучало, как выражение вер миролрбие великой страны.

Потом начался концерт. И снова сто тысяч людей затаили дыхание, когда зазвучал густой, такой знакомый голос Поля Робсона. Он спел немало песен. И, конечно, — «Широка страна моя родная». Припев подхватили все. Я даже не представлял себе, что она переведена на столь многие языки. И долго-долго в эту ночь на громадной сцене пела, танцевала молодежь. Юность мира клялась бороться за мир, бороться за свое счастье, за свою молодость.

Помню сумрачный, не по-летнему холодный вечер. Свинцовые облака нависли над Веной, моросил мелкий дождь. В такую погоду не очень-то тянет на улицу, но темперамент и задор молодежи не знают преград. На лугу, у самого Дуная, близ Флоридсдорфского моста собрались тысячи юношей и девушек. Ветер полощет знамена с государственными гербами Иордании, Гвинеи, Алжирской республики, Ливана, Марокко, транспаранты с надписью: «Колонизаторы, вон из Африки!», «Свободу Алжиру!».

Вокруг небольшой эстрады стоят цепочкой молодые люди с факелами, — они как символ разгорающегося национально-освободительного движения. Частой дробью забил барабан, — сигнал к выступлению. И факелы сложены в огромный Костер дружбы. Яркое пламя вырывает из темноты белые, черные, желтые лица, решительные взгляды и поднятые вверх, крепко сжатые кулаки. Из конца в конец перекатываются лозунги: «Свобода! Независимость!».

Группа французских юношей поднимает на плечи юношу-алжирца с развевающимся бело-зеленым флагом. В Алжире французская армия по приказу банкиров и фабрикантов сражается против жаждущего свободы народа. А здесь, на берегу Дуная, молодежь горячо утверждает солидарность молодого поколения Франции и Алжира.

Тепло и проникновенно выступил Генеральный секретарь молодежной федерации Ирака — Рахим Аджин: «Дорогие друзья! Империалисты считают колониальные страны своей собственностью. Однако история доказывает неизбежность гибели этой системы, — позора XX века. Пусть пламя солидарности, горящее наших сердцах, распространится на все пять континентов!»

После митинга состоялся большой интернациональный концерт. Как всегда, зрители долго не отпускали со сцены молодых советских артистов.

Незаметно пробежали дни. Торжественное закрытие фестиваля происходило на площади у городской ратуши. Наша делегация несла шесты с макетами стеклянных спутников, внутри которых вспыхивал свет. Сделано это было, действительно, оригинально. После закрытия, когда мы стали расходиться, делегаты из разных стран, особенно иракцы и итальянцы, стали просить у нас макеты на память. Мы подарили их, и надо было видеть восхищенные и благодарные улыбки наших друзей. Окружив плотной толпой голубые автобусы с надписью «СССР», долго не отпускали нас и жители Вены.

Побывали мы и в печально знаменитом гитлеровском концлагере Маутхаузене, где почтили память жертв фашистского террора. На каменных плитах Маутхаузена, обагренных кровью 150 тысяч узников — русских, чехов, поляков, югославов, австрийцев, — мы поклялись не допустить возрождения фашизма, совершившего чудовищные преступления.

Итак, Дружба и Солидарность победили, несмотря на все козни врагов. Юноши и девушки, дети разных народов, различных политических и религиозных убеждений, говорили о своей мечте жить, трудиться, учиться и единодушно пришли к выводу, что для этого, как воздух, нам нужен мир.

Нам полюбилась Вена, — родина Моцарта и Бетховена, Штрауса и Гайдна, — с ее гостеприимными жителями. И венцы полюбили гостей, которые с таким благоговением возлагали живые цветы на могилы великих австрийских музыкантов.

Флаг Фестиваля спущен. Где состоится следующий, пока неизвестно. Это решит Всемирная Федерация Демократической Молодежи. С теплыми воспоминаниями о минувших встречах разъезжались гости Вены. На берегах Конго и Волги, в деревнях Ирака и Колумбии еще долго-долго не смолкнут рассказы участников VII фестиваля о незабываемых днях в Вене, сблизивших и сдруживших молодежь мира.

По материалам книги «Чайки над Босфором»