О.Буланова

Парвиза Рустамбекова, легендарного азербайджанского джазмена, расстрелянного в 27 лет лишь за то, что он играл на саксофоне джаз, сейчас мало кто помнит, а ведь он был гордостью не только Азербайджана, но и без преувеличения мирового джаза.

Он был родом из некогда состоятельной бакинской семьи, музыкой стал увлекаться еще в детстве, занимаясь в Доме пионеров, играл на кларнете, но бредил джазом и саксофоном. Почему же был выбран кларнет? Кларнет был «приличным» инструментом, советским, а саксофон — «тлетворным влиянием загнивающего Запада».

Но его душа тянулась к саксофону, и мальчик упросил своего учителя позволить ему играть на казенном саксофоне в свободное время. Узеир Гаджибеков, принимавший активной участие в судьбе музыканта, каким-то чудом достает ему саксофон, и Парвиз сутками напролет играет на любимом инструменте.

Будучи одареннейшим музыкантом, Парвиз сразу обратил на себя внимание и в 1940 г., всего в 18 лет, был приглашен Тофиком Кулиевым в его оркестр, который выступал в кинотеатре «Художественный» («Низами»). Представители молодого поколения, наверное, не знают, что раньше перед киносеансом во всех кинотеатрах играли небольшие оркестры или ансамбли, пели солисты. Исполнялся самый разный репертуар, и в том числе джаз.

Это не было «халтурой» для музыкантов в современном понимании этого слова, это было полноценным выступлением, и музыканты почитали за честь выступать в столичных кинотеатрах. Зачастую такие выступления становились «окном» в мир западной музыки, в мир джаза, который набирал в Баку все большую популярность.

Парвиз мгновенно стал кумиром бакинской молодежи. В тяжелые годы Великой Отечественной Парвиз также не бросил музыку, а после победы его репертуар обогатился чудесной джазовой музыкой из т.н. трофейных фильмов. И бакинцы с восторгом слушали его виртуозные импровизации на музыку американских джазовых композиторов: «Караван» Дюка Эллингтона, музыкальные номера из ставшего культовым фильма «Серенада солнечной долины» Глена Миллера и другие произведения.

Особого мастерства блистательный музыкант достиг импровизации джазовой музыки в стиле «свинг», ни в чем не уступая, как утверждали ценители, знаменитому американскому королю джаза Бенни Гудмену.

В 1944 г. в Баку с концертами приехал знаменитый джазовый оркестр под управлением Эдди Рознера. Парвиз вызвал у Рознера, музыканта с мировым именем, такой восторг, что тут же получил предложение перейти в его оркестр первым саксофонистом и кларнетистом. Это предложение стало сенсацией: все знали, что Рознер приглашал в свой оркестр только выдающихся музыкантов. Нечего и говорить, что Парвиз тут же принял предложение и стал выступать в оркестре Рознера.

Концерты проходили по всему СССР, и везде талантливый Парвиз вызывал восторг.

Как вспоминал потом композитор Ю.Саульский: «Пиро (так звали Парвиза в Москве) Рустамбеков поражал всех, кто слушал его. Это был музыкант высочайшего класса, импровизатор по чисто природной своей сути… В его игре было столько свежести и новизны! Он поразил всех нас каким-то необычным ощущением импровизации. Его соло всегда строилось на основе четкого развития, во всем была ясная форма. В музыке жила мысль. Играть вместе с Рустамбековым было наслаждением…».

Через два года активной концертной деятельности в прославленном ансамбле Парвиз, уже известный на всю страну, вернулся в Баку. Он решил создать свой оркестр. Начал выступать сначала в кинотеатре «Красный Восток» (позднее «Азербайджан»), а затем в «Художественном».

Однажды после выступления в «Красном востоке» у Парвиза украли его саксофон. Это был очень дорогой для него саксофон, и не только потому, что у него были серебряные клапаны. Этот саксофон был для Парвиза смыслом его существования. Кража стала для него настоящей трагедией. Через несколько дней саксофон вернули: оказывается, воришка, сперший инструмент, не смог никому его продать — все музыканты в городе знали, чей это саксофон, и стыдили вора, мол, будь мужиком, пойди и верни. И он пошел и вернул, подкараулив Парвиза после выступления.

Выступления, собиравшие огромное количество зрителей, пришедших не столько посмотреть фильм, сколько послушать Парвиза, продолжались до января 1949 г. К тому времени в стране имела место активная и страшная по своей нелепости кампания, начатая советским идеологом Ждановым против «безродных космополитов», тех, кто был чуть смелее и мыслил более широко. Особо жестоко ополчились против джаза.

Именно тогда родилась знаменитая фраза «Сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст«: джаз считался «тлетворным влиянием Запада», «буржуазной музыкой, чуждой советскому человеку». Парвиз был уволен с формулировкой «За преклонение перед Западом».

Это было крушением всего: надежд, планов, самой жизни: без джаза Парвиз себя не мыслил. Его не брали на работу, советовали прекратить свои «буржуазные замашки». Парвизу удалось устроиться в какой-то маленький привокзальный ресторанчик. Музыкант, игравший соло у Эдди Рознера, — и привокзальный ресторанчик…

Студенты, по воспоминаниям старейшего журналиста Азада Шарифа, ныне, к сожалению, покойного, приходили под окна слушать Парвиза — у них не было денег что-то заказывать в ресторане. Через четыре месяца, 20 мая, Парвиза арестовали с санкции и.о. военного прокурора войск МВД по АзССР майора юстиции Айрияна. В постановлении было сказано, что «Рустамбеков является антисоветски и проамерикански настроенной личностью».

Короче говоря, Парвиза назвали чуть ли не шпионом. Откуда же «росли ноги» у этого обвинения? Еще будучи в Москве, Парвиз пользовался сумасшедшим успехом. В свой коллектив его неоднократно звал даже Леонид Утесов. Однажды вечером Парвиз ужинал с друзьями в «Метрополе», где играл джаз-оркестр. Коллеги-музыканты его узнали и начали приветствовать. Друзья попросили сыграть что-нибудь, и Парвиз поднялся на сцену. Каждое произведение — а Парвиз играл, в основном, американскую классику — встречало бурю оваций.

В зале находились и американцы. Когда Парвиз вернулся за стол, они окружили его и наперебой благодарили за выступление и такое прекрасное знание их музыки. Парвиз, говоривший по-английски, с удовольствием с ними общался. Один из американцев предложил Парвизу приехать на родину джаза — постажироваться в каком-нибудь джаз-оркестре. Парвизу понравилась эта идея, но он высказал сомнение: ведь так просто не поедешь, нужно, во-первых, приглашение от США, во-вторых, согласие советского правительства.

Ответ американцев нетрудно предугадать: «Ноу проблем! Приходите в наше посольство, напишите заявление о желании поехать на стажировку, и вам обязательно помогут».

И Парвиз через несколько дней пошел в посольство. Более безрассудного шага нельзя было и придумать, но наивному и чистому парню и в голову не приходило смешивать политику и желание играть джаз, стажировку на родине джаза и какие-то шпионские дела. Парвиз хотел встретиться с атташе по культуре, но того не оказалось на месте, и музыкант отправился домой. Но не успел он пройти один квартал, как к нему подошли двое в штатском, в которых нетрудно было узнать комитетчиков, и спросили, что он делал в американском посольстве. Парвиз честно и открыто рассказал, что.

В ответ он услышал недвусмысленное пожелание «убраться из Москвы подальше». В последующие дни Парвиз постоянно ощущал, что за ним следят. Это не могло не подействовать на нервы, и испуганный Парвиз пошел за советом к Тофику Кулиеву, который был тогда в Москве. Кулиев, сказав, что Парвиз влип в неприятную историю, отдал парню все свои деньги и велел бежать на вокзал и покупать билет.

Так Парвиз оказался в 1946 г. в Баку. И вот когда истерия борьбы с космополитизмом или, как ее тогда называли, ждановщина, докатилась до Баку, Парвиз попал в жернова, которые, не считаясь ни с чем и ни с кем, перемалывали цвет интеллигенции по всему СССР. Оркестр Эдди Рознера к тому времени уже распался, сам Рознер, «белый Армстронг» — как называли его поклонники — с 1946 г. отбывал десятилетний срок на Колыме.

Парвизу предъявили какое-то невнятное обвинение: «Рустамбеков является антисоветски и проамерикански настроенной личностью, восхваляет жизнь, быт и искусство американцев… высказывает клевету на советскую действительность, имел контакты с иностранцами. Имеет намерение нелегально бежать за границу…».

Последний пункт родился после поездки Парвиза к родственникам в Сальяны. Ему припомнили все: и игру «для американцев» в «Метрополе», и поход в посольство США, и случайное фото с каким-то негром, с которым Парвиз снялся во время гастролей оркестра Рознера в Вильнюсе, и недовольство политикой советской власти относительно джаза — стукачи есть всегда и везде, а Парвиз в кругу близких друзей на самом деле позволял себе высказывания о том, что он не понимает власть: как, мол, можно не любить джаз и называть его чьим-то там тлетворным влиянием?!

Одним из доносчиков недовольства Парвиза запрещением исполнять джаз был бездарный саксофонист Даник Кагнер, безмерно завидовавший чужому таланту. Сейчас, в наше время полной свободы, очень сложно себе представить, что можно посадить человека в тюрьму только за то, что он играет джаз. Еще более сложно представить, что за это могут пытать так, что человек кричит от боли.

И совсем невозможно представить, что за это могут лишить жизни. Причем не какие-нибудь фанатики-одиночки, а органы власти. Причем при очень странных обстоятельствах. Официального расстрела не было, в архивах уголовном деле можно было прочитать лишь о приговоре.