Подписание Гюлистанского договора положило конец русскоперсидской войне 1804-1813 гг. Согласно его условиям в состав Российской империи вошли ханства Северного Азербайджана, за исключением Иреванского и Нахчыванского ханств.

Одним из существенных аспектов понимания роли и места Гюлистанского трактата в исторической судьбе азербайджанского народа является ответ на вопрос, что реально представляли собой ханства Северного Азербайджана в политико-правовом и государственно-административном отношении накануне своего включения в состав Российской империи.

Переход ханств Северного Азербайджана под юрисдикцию Российской империи случился не одномоментно по факту подписания мирного договора с Персией, а представлял собой достаточно протяженный во времени процесс, растянувшийся на полтора десятилетия, с 1803 по 1818 год, начавшись с завоевания Гянджи и кончившись демаркацией новой границы между Россией и Персией.

Вполне очевидно, что интеграция вновь приобретенных земель в состав России не могла происходить без учета специфики существовавших к тому времени местных сословно-имущественных, административно-фискальных и прочих правоотношений. Иначе могла быть разрушена хозяйственная жизнь региона, вследствие чего он из готового источника государственных доходов превратился бы в еще одну «бездонную яму» государственных расходов, позволить себе которые Россия в то время объективно не могла.

Не стоит забывать, что Россия на протяжении первых 15 лет XIX века практически беспрерывно вела войны на нескольких фронтах – от Скандинавии до Закавказья, пережила в 1812 году опустошительное нашествие Наполеона Бонапарта и последовавшую вслед за ним эпидемию холеры, свирепствовавшую в западных губерниях страны весь 1813 год.

В этих условиях новые владения в Северном Азербайджане в административном и хозяйственном отношении должны были быть как минимум автономны и самодостаточны, чтобы не ложиться дополнительным бременем на государственный бюджет. Единственной возможностью получения такого эффекта было сохранение и приумножение потенциала уже имевшейся хозяйственно-торговой инфраструктуры, которая в целях максимально успешного управления подлежала описанию и оценке.

Для этого Казенная экспедиция Верховного грузинского правительства (так официально именовалось учреждение имперской администрации в Закавказье, ведавшее вопросами управления хозяйственной жизнью края) в 1811-1812 гг. провела люстрацию (хозяйственно-фискальное описание) ханств Северного Азербайджана, на основании которой была начата их поэтапная интеграция в экономику России.

Результаты люстрации отражены в документах V тома «Актов, собранных Кавказской археографической комиссией»,которые дают объективное представление о социально-экономическом состоянии этих областей, на основании которого можно сделать ретроспективную реконструкцию их политикоправового статуса накануне и в первые годы присоединения к России.

Следует оговориться: по состоянию на середину лета 1812 года ханства Северного Азербайджана (за исключением Гянджинского, преобразованного сразу после завоевания в 1803 году в Елисаветпольский уезд) де-юре еще не были включены в состав Российской империи и находились от нее в вассальной или ленной зависимости как данники и сателлиты, сохранив при этом административную автономию и самоуправление.

Правители ханств были лишены политической самостоятельности, а их лояльность по отношению к империи гарантировало присутствие в их владениях воинских частей российского Грузинского корпуса, но во всех остальных вопросах – финансовых, фискальных, судебных и проч. – они были полностью независимы от имперской администрации. Российско-азербайджанские отношения в те годы фактически сводились к сбору налогов в денежной форме, провианта и фуража для войск – в натуральной, причем известные материалы фискальной практики дают богатый фактический материал для понимания повседневной жизни тогдашних азербайджанцев и соседствовавших с ними народов Закавказья.

В июле 1812 года командир Троицкого пехотного полка и военно-окружной начальник Кубинской и Дербентской провинций генералмайор Н.М.Хотунцов поставил перед главноуправляющим на Кавказе генерал-лейтенантом Н.Ф.Ртищевым вопрос о способах выплаты жалования войскам на Кавказе и закупки для них продовольствия и фуража в условиях начавшегося наполеоновского вторжения.

Ранее этот вопрос не был актуален, так как на эти цели регулярно поступала российская серебряная монета, для которой был установлен официальный обменный курс с местными ханскими абазами, равный 1:10, т.е. 10 копеек серебром за один абаз. Начавшаяся война с Наполеоном прекратила поступление денег из России, и поэтому имперская администрация на Кавказе оказалась вынуждена использовать местные денежные ресурсы и платежные системы, благо за 8 лет своего присутствия в регионе ей удалось скопить в хранилище тифлисского казначейства достаточное количество местной золотой и серебряной монеты.

Генерал Хотунцов был первым из высокопоставленных чиновников российской администрации, кто обратил внимание на разницу в официальном и рыночном курсе размена рублей на абазы: оказалось, что русские солдаты у менял на рынке в Кубе за 1 рубль получают не 10, а 13 абазов. Следовательно, официальный курс рубля по отношению к абазу был занижен как минимум на треть. Это неприятное открытие заставило российские власти перепроверить на Тифлисском монетном дворе реальную стоимость ханских абазов, исходя из массовой доли содержащегося в них серебра и лигатуры. Результаты оказались, мягко скажем, неожиданными.

Выяснилось, что на территории находящихся под властью Российской империи закавказских областей имеют свободное хождение сразу пять видов абазов – дербентские, кубинские, ленкяранские, сальянские и шамахинские, и это не считая грузинских и гянджинских, к тому времени в основной своей массе выведенных из торгово-фискального оборота.

По сути, почти каждое из ханств Северного Азербайджана в начале XIX столетия чеканило собственную монету, что свидетельствует о высоком уровне хозяйственноимущественного развития и наличии у них широкой административной автономии во взаимоотношениях с персидскими властями.

При этом российские источники отмечают, что местные монеты чеканились разного достоинства – наряду с ординарными абазами в казначейство при сборе налогов поступали «полуабазовики» и «двухабазовики» монеты достоинством в половину абаза и в два абаза (последние на польский манер российские власти именовали билонами).

Сам факт наличия столь развитой денежной системы и многообразия платежных средств позволяет сделать вывод о том, что почти каждое ханство Северного Азербайджана на начало XIX века имело собственный монетный двор и казначейство, вело собственную камеральную и фискальную политику и осуществляло самостоятельную внешнеторговую деятельность, что само по себе является доказательством не только наличия товарного хозяйства в регионе, но и хозяйственного суверенитета каждой области.

Все перечисленные выше монеты содержали разную массовую долю серебра, а потому имели разную покупательную способность, что стало еще одним неприятным открытием для российской администрации на Кавказе, до этого считавшей все абазы деньгами одного достоинства. В результате проверки на Тифлисском монетном дворе выяснилось, что кубинские абазы были 66-й пробы (т.е. содержали две трети серебра и одну треть лигатуры – меди и олова), шамахинские – 56-й пробы, а дербентские – 83-й пробы.

На практике это означало, что реальная покупательная способность рубля официальными властями по незнанию местных реалий была искусственно сильно занижена на одну пятую (в сравнении с дербентскими абазами) и даже на одну треть (в сравнении с шамахинскими). Иными словами, в пересчете на драгоценный металл российские власти в первые годы своего присутствия в Закавказье по собственному невежеству не добирали с северо-азербайджанских ханств от четверти до трети налогов.

Что касается определения пробы и, соответственно, покупательной способности ленкяранских и сальянских абазов, то ее достоверно установить не удалось, поскольку в распоряжении казначейства в тот момент времени не оказалось достаточного количества этих монет (проба определялась по среднему арифметическому показателю содержания серебра в серии из пяти монет).

Получив эту неприятную новость, российские власти решили диверсифицировать обменный курс местных денег по отношению к российскому рублю в зависимости от массовой доли содержащегося в них серебра. 11 июня 1812 года главноуправляющий на Кавказе Н.Ф.Ртищев, утвердив представление Казенной экспедиции Верховного грузинского правительства, установил стоимость абазов в пересчете на российские деньги. Дербентский абаз был оценен в 10,25 копеек серебром, кубинский – в 9,25 копеек, шамахинский – в 6,85 копеек.

На основе такого официального курса с ханов и населения стали взиматься налоги, а российским солдатам и офицерам на время войны с Наполеоном начало выплачиваться жалование. Одновременно было введено ограничение на оборот российских денег в Закавказье: военно-окружные начальники и коменданты получили предписание на нужды управления и на снабжение войск сначала тратить местные деньги, и только по их полному израсходованию – российские, причем в первую очередь надлежало израсходовать имеющиеся в наличии шамахинские абазы, вслед за ними – кубинские и дербентские.

Эта мера, по условиям военного времени имевшая экстраординарный характер, в реальности еще больше обособила и даже изолировала хозяйство ханств Северного Азербайджана от прочих регионов Персии, сориентировав его на удовлетворение нужд и потребностей российских войск и администрации по фиксированным (фактически плановым) расценкам.

Одновременно с этим, начиная с 1812 года, «в присоединенных от Персии областях» получили хождение монеты номиналом в половину, один и два абаза, отчеканенные российской администрацией на Тифлисском монетном дворе, что стало новым шагом в монетарной политике Российской империи в азербайджанских ханствах. Основные принципы этой политики были определены еще в 1810 году.

Высочайшими манифестами от 20-го и 29 августа, согласно которым для денежных расчетов с местным населением вводилась региональная монета с курсовой стоимостью обмена в 10 копеек за 1 абаз. Для изготовления этих денег должны были использоваться монеты прежней местной чеканки, а прочая местная разменная и иностранная монета в обороте запрещалась, вследствие чего, как было сказано в утвержденном Н.Ф.Ртищевым 11 июня 1812 года представлении Казенной экспедиции, «запрещение хода здесь прежних ханских монет зависеть будет уже от благоусмотрения начальства».

В связи с этим следует акцентировать внимание читателей на одно принципиальное обстоятельство: для Грузии и других областей Закавказья, присоединенных де-юре к России (Гянджи, Памбака, Шурагеля) на Тифлисском монетном дворе чеканились монеты одного вида (так называемые «грузинские абазы»), для ханств Северного Азербайджана, находившихся под ее протекторатом, – другого, что говорит в пользу инвариантности политики российской администрации в отношении христианских (западных) и мусульманских (восточных) областей Закавказья.

Однако к 1812 году достаточного количества монеты для Восточного Закавказья отчеканено не было, поэтому при денежных расчетах продолжали использовать прежние ханские абазы. Но и это дело не обошлось без дополнительных административных регламентаций: 3 июля 1812 года главноуправляющий на Кавказе Н.Ф.Ртищев распорядился «промен» местных денег «на червонцы и серебряную монету делать не иначе как по тому курсу, который в Кубе существовать будет на момент выдачи».

Как видим, российская администрация на Кавказе предпринимала системные меры не только для того, чтобы силой оружия подчинить себе ханства Северного Азербайджана в военнополитическом отношении, но и через применение мер экономического регулирования максимально эффективно интегрировать их хозяйство в экономику империи.

Северный Азербайджан (или Восточное Закавказье) в начале XIX столетия по уровню своего социально-экономического развития качественно превосходил области Западного Закавказья или Южного Азербайджана, находившиеся в то время на патримониальной стадии развития общества и национальной государственности. Развитость дифференцированной по ханствам денежной и соответствующей ей финансово-фискальной системы красноречиво доказывает это.

Каждый хан – дербентский, кубинский, ленкяранский, сальянский, ширванский был настолько самостоятелен от Тебриза и Тегерана, что мог не только чеканить собственную монету, но и определять ее стоимость, исходя не столько из доли содержания в ней драгоценного металла, сколько задействуя для этого макроэкономические – товарноденежные и валютно-обменные инструменты, нередко играя для своей выгоды на курсовой стоимости собственного абаза во внешнеторговых операциях. По сути, ханства Северного Азербайджана в начале XIX века уже жили по правилам буржуазной экономики, тогда как их северный и южный соседи – Российская и Персидская империя существовали в условиях феодального хозяйства.

Благодаря развитости фискально-денежной системы ханства Северного Азербайджана в экономическом отношении оказались обособленны от прочих ханств, входивших в состав Персидской империи южнее Араза. В пользу такого утверждения говорит тот факт, что ленкяранские и сальянские абазы не имели широкого хождения в денежном обращении Карабаха, Нухи, Ширвана, областей южного Дагестана, хотя были известны там, а поэтому очень редко попадали в хранилища российского казначейства с налогами с этих территорий.

Возможно, что ограничение оборота этих монет имело внеэкономические причины и являлось следствием политики протекционизма, которую проводили местные ханы (в первую очередь Ширвана и Карабаха) по защите внутреннего рынка своих владений от экономической экспансии с Юга.

Если так, то это лишний раз доказывает, что наряду с политическим антагонизмом между Каджарами и Джаванширами, существовали и сугубо экономические резоны для добровольного перехода Карабахского, Ширванского и Шекинского ханств сначала под протекторат, а затем под власть Российской империи в начале XIX столетия.

Вышесказанное заставляет задуматься над вопросом о том, что в реальности представляла собой Персия Фетх-Али-шаха в начале XIX столетия, и какое место занимали в ее государственной структуре ханства Северного Азербайджана.

По материалам О.Кузнецова, из журнала IRS Наследие